— Отмирающая профессия, — заметил Юрий, все еще приглядываясь к старухе и не решаясь исполнить задуманное.
— Покамест помрешь, ноги вдребезги разобьешь, — рассуждала Ульяна. — В армии эвон сколь машин-то разных... А ты все вышагиваешь, солдат. Без живых рук и ног немыслимо...
— Спутники без людей обходятся, вертятся себе, — откликнулся Прохоров.
— Без людей толку мало: вертится, вертится, да и поминай как звали! Человек всему голова, — слышал Юрий ее поучение. И начинал сердиться на себя, на эту старую женщину, на беспрерывный дождь, на ефрейтора, что отправил его в такую дрянную погоду.
— Позволь, мамаша, помогу, — Юрий указал на горбовик.
Женщина вскинула на него удивленные слезящиеся глаза. И в них Юрию почудилась хитрая насмешка.
— Ладно, сама как-нибудь. Благодарствую.
Это усилило подозрения Прохорова: дело нечисто! И он загородил старухе дорогу.
Из-под гнилой колодины выпорхнул черный с красной грудкой дятел. Крикнул что-то свое сварливо и стрелой улетел в гущу осинника искать новое убежище от дождя. Кто его спугнул? Юрий настороженно проводил дятла глазами.
Ульяна покачивала взлохмаченной головой.
— Сам-от заморозился, сердешный. Ишь, пар-то дымит, как на загнанной лошади. А я привычная. Десять таких-то, как ты, соколик, поставила на ноги. Втянулась в тягости-то...
Юрия раздражала говорливость Ульяны, ее медлительность. Но без нее Прохоров не мог уйти: солдат теперь не сомневался, что она причастна к тревоге. И он строго поторопил:
— Поживее, мамаша!
— Хорошо, солдатик, хорошо, — говорила женщина, освобождая затекшие плечи от громоздкого груза. — Притомилась, ты угадал. На работе вчера, чай, тридцать верст оттопала. До ягодных мест пятнадцать километров считается, а хоженых все двадцать наберутся. За сутки полсотни километров наберется. Это как? В мои-то лета...
Юрий с силой тряхнул горбовик: проверить. Внутри мягко пересыпалась ягода. И Юрию почему-то стало веселее. Он приветливее глянул на старую женщину, вдел руки в лямки и с трудом взгромоздил ящик на плечи. Солдата качнуло.
— Ружьё давай-ка мне, — сказала Ульяна.
Прохоров снова насторожился в душе.
— Оружие? Не положено!
Пошли молча. Не удержавшись, Юрий с грузом сбежал по крутизне и попал в воду выше колен, сердито побрел на сухое. Старуха мелкими шажками спускалась следом.
А дождь лил и лил... Ручей вернулся в узкое русло, зажатое меж отвесными скалами, пенился, бурлил, бубнил, как в бочке. Ветер по-прежнему неистовствовал вверху. Но Юрию стало теплее: горбовик грел. Подозрительность сменилась в нем жалостью к натруженной женщине. Станет такая хилая старуха ввязываться в опасные переделки! Юрию было совестно за свои страхи и сомнения.
— А чего в шалаше не переждали погоду? — спросил он участливо.
— Завтра утром на дежурство... Да, по правде сказать, компаньоны не приглянулись...
Юрий шел весь в напряжении: горбовик вдавливал его в землю. Сгущались синеватые сумерки, нужно было не потерять провод. По расчетам Прохорова, до контрольного поста оставалось километра два. Но бежать теперь он был не в силах, да и попутчица не поспела бы за ним. Услышав отзыв старой о мужчинах, он стал внимательно следить за ее словами.
— Заметила, у всех троих совки новенькие, видать, не бывалые в работе доброй, — сипло, с перерывами толковала женщина, семеня рядом с Юрием. — Главное, ручки полые — жесть в трубочку скатанная. Незадачливый, думаю, человек мастерил: в рукоять-то надо деревяшку. Ягоды когда наскребешь, ручка равновесие придает. Рука устает меньше. Говорю это им по-хорошему. А они быстро так зыркнули друг на друга: мы, мол, сильные. И вправду, бычиные шеи...
Солдат с обостренным вниманием слушал попутчицу и не спускал глаз с провода. Линия все по-прежнему тянулась по деревьям, то ныряя под кручи, то выпрямляясь на пологих спусках.
— Под утро по нужде выползла из шалаша. Светать стало. Слышу, внутри вроде всполошились: «Где старая?» Думаю себе, заботливые попались. Вдруг зло так: «Выдь, без шуму чтоб!» «Варнаки беглые!» — ахнула я. Да к костру, сучьев смолевых набросала. И вроде мне треск в лесу примерещился. Только ют варнак выглянул из шалаша, я и скажи: «Идет кто-то! Слышь, валежник ломает?» И остальные заспешили в ягоды, а до того завтракать собирались. А тут — ты...