Подобного рода сомнения порой возникали и у меня, когда что-нибудь случалось с мотором. У меня не было оснований не верить, что Александр благополучно посадит машину, а все же в таких случаях я нет-нет да и спрашивал себя: "А посадит ли?.."
- Ну как дела, штурман? Что говорят тебе звезды? - с нарочитой небрежностью спросил меня командир.
- Звезды говорят, что лететь еще час пятьдесят минут...
- Может, пойдем на запасную? - предложил Арсен. Для нас запасной целью был Кенигсберг.
- Нет, товарищи летчики, пошли к основной. Горючего хватит, я еще раз просчитал. Будьте спокойны: и задание выполним и ужинать будем дома. Плохо только, что облачность не рассеивается. Как бы цель не оказалась закрытой...
Время тянулось медленно. Через несколько минут должен был показаться берег моря - черта, хорошо видимая даже в темную ночь. Облачность не прекращалась. Радист перехватил радиограмму штурмана Виктора Погожева, который подтвердил прежние мои донесения. Его самолет шел где-то недалеко от нас. Так же как и мы, Виктор ничего, кроме звезд, не видел, а данные наши о скорости ветра почти совпадали.
Прошло еще двадцать минут, и я снова принялся за измерение высоты звезд. Вега прекратила подъем, пошла на снижение, поэтому я мог хорошо наблюдать ее со своего рабочего места. Две позиционные линии - одна от Веги, другая от Полярной звезды - пересекались в море. Теперь предстояло изменить курс на цель и определить время прибытия.
- Командир, курс сто семьдесят два. Идем на цель... Будем через семнадцать минут. Цель, видимо, закрыта, так что набирать заданную высоту бомбометания вряд ли есть смысл. Все равно придется идти под облака.
- Так и сделаем, - ответил Александр, выключая автопилот и с небольшим креном выводя самолет на заданный мною курс.
Несколько раз принимался я искать разрывы между облаками, но безрезультатно. Ясно было одно: характер и слой облачности те же, что и в районе аэродрома вылета. Редкое явление. До цели оставались минуты.
Зная, что иногда при переходе с моря на сушу такого рода облачность может давать разрывы, я снова припал к стеклу. Так и есть! Под нами лежала ровная темная поверхность.
- Командир, облачность кончилась, - доложил я.
Впереди под углом почти в девяносто градусов к нашему курсу показалась земляная коса, уходящая в море более чем на тридцать километров.
- Что делать? Цель-то открыта. Лететь шесть минут. Будем набирать заданную высоту на виражах?
- А как ты думаешь? - спросил Додонов.
- Потеряем много времени и сожжем горючее. Пойдем на этой высоте.
- Согласен, давай курс.
Коса была уже под нами, и определить точный курс на цель не представляло труда.
Снаряды рвались на высоте от пяти до семи километров. Издалека казалось, что они рвутся в одной вертикальной плоскости, создавая сплошную стену заградительного огня.
Один за другим четыре сильных взрыва потрясли район бухты. Это рвались бомбы, сброшенные Виктором.
- Схватили прожекторы, - обратил наше внимание Арсен на белую точку.
Действительно, километра на два с половиной выше нас, освещенная прожекторами, она ясно вырисовывалась на темном небе.
- Не собьют. Если бомбы сбросил, значит, уйдет, - уверенно предположил Александр.
Артиллерия стала вести прицельный огонь. Снаряды рвались позади белого пятнышка. Прошло не более полминуты, и прожекторы потеряли самолет. Но заградительный огонь не прекращался. Разрывов бомб больше не наблюдалось. Значит, над целью не было ни одного самолета. Противник ждал нас.
Мой объект бомбометания был удален от берега на тысячу шестьсот пятьдесят метров. Увидеть его в прицел было невозможно, поэтому за точку прицеливания я выбрал хорошо заметный маленький мыс, вдававшийся в море.
Берег был хорошо виден. Довернув самолет, легли на боевой курс. Лучи прожекторов вновь затеяли бешеную гонку. Огненные вспышки разрывов ложились выше нас. Мы летели на высоте четырех тысяч метров, и немцы, видимо, не предполагали, что придем на такой высоте.
- Бьют выше, - сказал Арсен. - Осколков можем не опасаться, только вот если прямым попаданием зацепят...
- Навожу на цель, - скомандовал я.
Разговоры прекратились.
Когда до берега оставались секунды полета, с какого-то большого морского корабля медленно поднялся в нашу сторону мощный луч прожектора.
"Эх, неужели ослепит?" - подумал я.
Прожектор лизнул лучом по самолету, но не задержался. Мы были пока свободны. Вспомогательная точка прицеливания была совсем близко. Делаем несколько небольших доворотов по курсу. Все прожекторы, даже те, которые были далеко, теперь наклонились в нашу сторону, ощупывая пространство.
- Хорошо, так держать. Сейчас бросаю, - стараюсь говорить спокойнее. Бросил!
И в этот момент сноп света ослепил меня.
- Схватили, - сказал Додонов.
Я ничего не видел. На ощупь включил электромотор, чтобы побыстрее закрыть бомбовые люки: сквозь них световые лучи слепят летчиков. Люки закрылись, но теперь с каждой секундой в самолет упиралось все больше и больше новых прожекторов, и лучи их проникали в кабину летчиков через остекление моей кабины. Додонов вплотную нагнулся к приборной доске, чтобы не терять показаний приборов.
Заговорили башенный и хвостовой стрелки, до этого терпеливо хранившие молчание.
- Разрывы снарядов сзади и выше нас.
Через несколько секунд:
- Разрывы стали ниже, но по-прежнему сзади. Значит, начали стрелять прицельно. Лежа в кабине, я ожидал разрыва наших бомб там, внизу. Вот разорвалась первая среди каких-то сооружений, точное место разрыва не установил. Теперь очередь за другой. Она взорвалась с огромной силой, - это была двухтонная бомба. Взрывная волна достигла самолета и заставила его задрожать. Я же успел заметить только голубовато-белую полосу возле самого места взрыва. Тревожная мысль не давала покоя: "Неужели эта бомба упала в канал?.."
- Снаряды рвутся на нашей высоте сзади, - донесли стрелки.
Немцы уже точно определили высоту и не попадали в самолет только потому, что не знали еще вертикальной скорости снижения...
- Командир, почему не уходим от цели? - спросил я.
- Нам ничего не видно. Я ухожу со снижением и левым разворотом, ответил Александр.
- Какой у тебя курс?
- Двести девяносто.
- Куда же ты лезешь опять на цель? Давай вправо, курс триста шестьдесят. Уходи быстрее в море!..
Из левого крена самолет перешел в правый.
- Снаряды рвутся под нами... - доложил хвостовой стрелок.
- Это уже хуже, - отозвался Арсен. - Командир, может, увеличим скорость...
Не успел Арсен закончить, как под левой плоскостью раздался сухой треск, который слышен всегда, несмотря на гул моторов.
"Угодили", - мелькнула мысль, и я невольно повернулся влево.
Пожара в самолете не было. Но я увидел, как наш Прокофьич торопливо давал какие-то указания своему помощнику. Выслушав его, тот полез в плоскость. Но раздался голос борттехника:
- Больше нельзя, выключаю! - И он выключил мотор.
В этот момент мы вышли из зоны действия зенитной артиллерии и прожекторов. Теперь можно было осмотреться. Помощник борттехника вернулся весь мокрый и, жестикулируя, о чем-то с жаром докладывал своему начальнику. Выслушав его, Прокофьич махнул рукой. Я понял, что пока большой опасности нет.
Маневрируя над целью, мы снизились до тысячи шестисот метров и полет продолжали на этой высоте. Я дал летчикам курс, отметил время отхода от цели. Радист доложил на землю о выполнении задания, состояния материальной части, экипажа. Все успокоились, в корабле наступила тишина. Так всегда бывает после сильного перенапряжения. Одному необходимо выпрямить ноги или поправить парашют на сиденье, другому - закрыть кислород или проверить ленты пулемета, третьему - просто размяться немного. Но всем хочется побыть несколько минут наедине со своими мыслями.