Первые публикации Бодлера. Но не стихов, а критических заметок о Салонах (художественные выставки: пробиться на них было для художника то же, что для поэта напечататься), причем хвалит молодых неизвестных авторов и нападает на маститых. Лишь один журнал взял заметку Бодлера, да и то потому, что она понравилась постоянному писателю этого журнала Шанфлери. Тот даже одобрительно написал в рекомендации: "Господин Бодлер-Дюфаи пишет так же смело, как Дидро, хотя и не прибегает к парадоксам". Удивительно, но Шанфлери даже по такой статейке сумел уловить характерную черту будущего Бодлера. Писателя может понять только писатель, а уже потом к этому пониманию присоединиятся издатели и читатели.
Эти мелкие публикации были настоящей писательской мастерской для Бодлера. Именно в них он отрабатывал ставшие характерными для его творчества мотивы и приемы. "Перед нами драма, острая драма во всем своем жалком ужасе... в картине нет ничего тривиального или отталкивающего В холодном воздухе этого помещения с его холодными стенами, над этой холодной и ужасной ванной витает душа", -- пишет он о давидовой "Смерти Марата".
А еще Бодлер давал советы влюбленным в своей потом ироничной и острой манере: "У некоторых людей, более любопытных и пресыщенных, удовольствие от обладания уродством восходит к еще более загадочному чувству, каковым является тяга к неизвестному и пристрастие к ужасному" (ни дать ни взять Карамазов-старик).
Байрон начал публикацию "Чайльд Гарольда". На это дело его спроворил друг, который сначала резко раскритиковал стихи поэта, который тот вынес ему на суд. "Нет ли у тебя еще чего". -- "Да вот несколько стихотворных зарисовок мест, где я только что был". Друг прочитал их и в этот же день сказал, что из этого может получиться неплохая поэма. Байрон поверил далеко не сразу, и лишь через несколько месяцев решился отдать выросшие из этих зарисовок 2 песни будущей поэмы в печать. Издателя также нашел друг Байрона -- Доллас. Заметьте, поэма родилась не из идеи и не из замысла, а из разрозненных поэтических заметок, которые поэт потом объединил композицией и придал единый смысл.
Ду Фу проваливается на государственном экзамена, который давал право соискателю влитья в бодрую армию императорских чиновников. От соискателя требовалось умение четко излагать свои мысли, умение пользоваться поэтическими фигурами, умение комментировать классические конфунцианские и даосские тексты. Экзаменатор похвалил сочинение Ду Фу и назвал его автора самым талантливым из соискателей. И поставил ему, выражаясь нашим языком, жирную двойку. Поскольку ихний экзаменатор не то что у нас "ваш формат не соответстует нашему изданию", или "ваш материал нас не заинтересовал", должен был обосновать свою оценку, то он разъснил. Ду Фу нарушил правило тройной простоты: простота в выборе слов, простота изложения, простота и доступность излагаемых мыслей. Поэт же употреблял редкие слова, давал чересчур тонкие аллюзии, и -- главный грех -- допускал игру словами. А игра словами недопустима для чиновника, ибо за ней могут крыться всякие двусмысленные мысли и ненужные аллюзии.
25 лет. Вот только что дебютировал Джон Китс, а уже выходит 3-я и, как оказалось, последняя книга его стихов "Ламия". Поэт отправляется лечиться в Италию, но и уже и Италия не в состоянии спасти его окончательно подорванного нищетой здоровья.
Большую роль всегда в судьбе поэта играли меценаты. Беранже, уже известный в парижских кабачках поэт -- не иронизируйте: парижские кабачки -- это не русские пивнушки, многие из них были своеобразными поэтическими клубами (музыкальными, научными, шахматными -- они разделялись по интересам) и добиться известности в кабачке -- было равносильно тому, чтобы сделать шаг на пути к славу -- все не может найти себе устойчивой работы.
В отчаянии он пишет Люсьену Бонапарту с просьбой о хоть каком-нибудь месте. К письму прикладывает две свои поэмы. Ответ был на удивление скорым. Через два дня, когда он чинил панталоны запыхавшаяся привратница вручает ему письмо с незнакомым почерком. Поэт с трепетом разорвал конверт и прочитал: "Гражданин! Сенатор Люсьен Бонапарт получил и с интересом прочел поэмы, присланные вами. Он с удовольствием примет вас, чтобы побеседовать об этих поэмах. Его можно видеть днем с 12 часов до 2-х. Свидетельствую вам мое почтение. Секретарь Тьебо. 21 ноября 1805 года"
Удивительно, но Беранже был принят на службу. Удивительно здесь то, что литературные вкусы мецената и поэта совершенно не совпадали. Л. Бонапарт предложил Беранже написать что-нибудь из римской истории и дал сюжет - "Смерть Нерона". Писать следовало в возвышенном, классическом стиле. Это вовсе не вязалось с характером Беранже. Тем не менее он принялся за "Смерть Нерона" и, будучи ловким версификатором, написал около трехсот стихов. После этого хоть режьте, дальше не шагу. В торжественной музыке поэмы то и дело проскальзывали фривольности, от которых брата императора коробило. Тем не менее от службы он Беранже не отстранил -- где бы найти таких меценатов.
А вдобавок опираясь на покровительство Люсьена и протекцию своего друга Эврара, Беранже получил место в бюро художника Ландона. Ландон предпринял издание в нескольких томах снимков с картин и статуй Луврского музея, обогащенного войнами Наполеона. На обязанности Беранже лежало составление пояснительного текста. Тот же Ландон издавал еще "Историческую галерею знаменитых людей", а по совету зятя прибавил к ней "Галерею мифов". Беранже взялся за составление этих очерков и написал несколько сот страниц об Ахиллесе, Аполлоне, Тезее и других, но "Галерея мифов" так и осталась в портфеле издателя.
Алан Рамзей возвращается в Эдинбург и открывает книжную и художественную лавку в самом центре города. Дела сразу же пошли успешно. Рамзей был и художником, и поэтом, но и тем и другим не очень, зато обладал благожелательным, общительным характером. Его лавка стала настоящим литературным клубом, где он раз в неделю собирал эту нищую братию, поил и кормил ее, а в остальные дни недели давал ей возможность бесплатно -- а книги тогда стоили очень дорого -- пополнять свое образование. Из этой лавки вышла целая плеяда шотландских поэтов. Посещал эту лавку-клуб и Роберт Бернс во времена, когда Рамзей уже давно сошел под мрачны своды, а дело его рук все еще жило.
Бодлер публикует первое свое стихотворение (первая публикация, но далеко не первое из написанных,а уже совершенно зрелое) "Дон Жуан в аду":
С грудями тощими и в одеяньях рваных Под небом траурным клубился женщин рой, И, как последнее мычанье жертв закланных. За дон Жуаном плыл их заунывный вой.
"Вы воспеваете плоть без особой любви к ней, как-то печально и отстраненно, что мне симпатично. В Вас есть твердость мрамора и способность пронизывать человека насквозь, как у английского тумана", -- писал поэту через несколько лет Флобер.
(Правда, в другом месте я прочитал, что первая публикация Бодлера имела место годом раньше и называлась "К моей даме креолке". Ничего удивительного: все эти публикации рассовывались по мелким парижским журнальчикам и газетенкам, которые так же быстро и во множестве возникали, как и гибли).
Элюар своими приятелями Арагоном, Супо и Бретоном вовлекается в группу дадаистов, вернее дадаисты втягивают его к себе, ибо это были нищие поэты, а Элюар происходил из обеспеченной семьи и печатался за свой счет. Элюар основывает издательство, которое становится органом дадаистов.
26 лет. Поэты рано расцветают и рано угасают. Рано расцветали, и рано угасали, ибо в наше время они угасают долго и нудно, и при этом не расцветают совсем. Христиан Моргенштерн же в 26 лет если и пишет стихи, то никто об этом не знает. Он предпочитает войти в литературу с заднего крыльца, как издатель. И пока переводит и издает на немецком северных гением Ибсена и Стриндберга. В этих его пленяет античный дух, не по форме, а по сути. "Чем занимались античные боги?" -- спрашивает он и сам же отвечает: "да тем что насмешничали над потугами неизбежными простых людей. Так же и Ибсен охальничает над своими согражданами. И это придает его произведениям терпкий дух античной трагедии ("was taten die alten Griechengotter anderes, als (scheinbar) kalt und spottisch das Treiben der Sterblichen betrachten, im Bewusstsein der Notwendigkeit aller Dinge. - So steht Ibsen vor seinen Mitmenschen. Der herbe Duft einer gewissen Lacherlichkeit, welche das Kennzeichen jeder Tragik ist, schwebt um seine Werke"). Другими словами Моргенштерн все еще ищет путеводную звезду, не доверяя собственным силам.