— А ты не уйдешь на фронт? — спросила Туся.
— У меня зрение плохое, и пока меня не возьмут, — сказал Ярослав. — А что будет дальше — поглядим.
Туся снова зевнула, прикрыла рот ладошкой.
— Спать, умираю, — сказала она, улыбаясь. — Ночная смена самая тяжелая.
Он взял ее на руки, перенес на диван.
— Спи, Рыжик, пока я не приду, а потом пойдем погуляем…
Туся закрыла глаза и словно провалилась куда-то. Он постоял над ней, глядя на ее бледное, усталое лицо, на тени под глазами.
Вышел в переднюю, снял с вешалки старый шерстяной платок, накрыл Тусины ноги.
Спустя три часа пришел снова. Туся, свежая, умытая, как и не спала вовсе, встретила его на пороге.
— А я уже давно проснулась, все жду тебя…
Он молча привлек ее к себе. Надо же было так — случайно зимой познакомились в кино, потом он проводил ее до дома.
Ему приходилось встречать девушек интереснее, веселее, умнее Туси, но ни одна из них не запала ему в сердце.
Он и отцу писал на Дальний Восток:
«Я на всю жизнь приговорен к ней».
Он говорил Тусе:
— Ты навечно прописана в моем сердце.
Туся смеялась.
— Значит, я имею право на половину.
— На все, — серьезно отвечал он. — На все полностью.
Небо за окном внезапно потемнело, заметались в разные стороны раздираемые ветром деревья.
— Будет дождь, — сказала Туся. — Гулять — отменяется.
Ярослав охотно согласился:
— Посидим дома вдвоем.
Вынул из кармана небольшой сверток в розовой глянцевитой бумаге.
— Отец прислал тебе с оказией. Можешь считать свадебным подарком.
Туся проворно развернула бумагу; не сдержавшись, ахнула. Тончайшего шелка кимоно скользнуло на пол. Блеснули при свете лампы серебристые птицы, расшитые золотом диковинные цветы.
Ярослав поднял кимоно с пола.
— Примерь-ка…
Кимоно было широким, рукава словно крылья. Туся сразу же утонула в них. Рванулась к зеркалу, замерла от удивления.
— Красавица, — сказал Ярослав, любуясь Тусей. — Ты ведь просто-напросто красавица!
Щелкнул замок входной двери.
— Мама пришла, — сказала Туся.
Мама остановилась посреди комнаты, сощурила глаза, вглядываясь.
— Что это?
— Это мой отец прислал, — ответил Ярослав. — Один генерал прилетел оттуда, и отец прислал Тусе в подарок.
Мама подошла ближе, пощупала тонкую ткань.
— Настоящий шелк, — веско произнес Ярослав.
Мама сдержанно согласилась:
— Да, конечно…
Туся очень огорчалась, она чувствовала, мама недолюбливает Ярослава. Не один раз она допытывалась у мамы, почему Ярослав не нравится ей.
— Не знаю, — отвечала мама. — Это необъяснимо.
Туся приподняла свои крылатые рукава, поправила растрепавшиеся волосы и решилась сказать все сразу:
— Мама, мы завтра идем с Ярославом в загс…
— Куда? — невнимательно спросила мама и вдруг поняла. Посмотрела на Тусю, странно изменившуюся, непохожую на себя в этом блистательном наряде, и глаза ее стали такими скорбными, что Тусино сердце разрывалось на части.
Туся сбросила кимоно и снова превратилась в саму себя.
— Мамочка, будем чай пить? Да?
— Я не буду, — ответила мама. — Пейте без меня. Мне надо на работу.
— А что такое?
Смущенная улыбка скривила мамины губы.
— Я, кажется, забыла спустить штору на окно в кабинете директора. Вдруг дежурный не заметит и свет зажжет…
Туся хотела рассердиться на маму, но вместо этого рассмеялась.
— Ты все никак не можешь привыкнуть к светомаскировке!
— А пора бы, — заметил, улыбнувшись, Ярослав.
Мама не ответила на его улыбку. Она казалась такой жалкой, растерянной.
— Я все понимаю, — сказала она. — Давно уже… Я даже пасьянс раскладывала, будет ли Туся счастлива…
— Ну? — весело, чересчур весело, спросил Ярослав. — Как, вышел?
— Со второго раза, — грустно ответила мама.
Протянула руку Ярославу, прощаясь, и он задержал ее ладонь в своей.
— Я ничего другого не хочу, — начала мама. — Ничего другого. Пусть все хорошо…
Она не докончила, повернулась, выбежала из комнаты.
Ярослав закурил, отгоняя рукой табачный дым от Туси.
— Мы будем счастливы, — сказал просто, уверенно. — Вот подожди, война кончится, и мы с тобой заживем…
— Слушай, — сказала Туся. — Чайник-то, наверное, уже весь выкипел…
Она принесла чайник, расставила на столе чашки, положила по два кусочка сахара на блюдечко и оладьи.
— Все. Больше у нас ничего вкусного нет.
Ярослав беспечно махнул рукой: