И тогда, остановившись посреди Крещатика, как карандашом по хрусталю она ударила в сердце вопросом: «Сделала ли она все, чтобы не дать умереть своему единственному… Верному до гроба рыцарю?» И звонкий хрусталь отозвался в ответ расколотым горшком. И тут она поняла, что впервые в жизни у нее произошел разлад с собой.
* * *
Под конец Альбине повезло, ей удалось втиснуться в переполненный микроавтобус маршрутного такси, и она продолжила свой путь домой. Это был настоящий «микро», горбатый недоносок чуть выше обычного автомобиля с бортовым номером четыреста двадцать. Набившиеся в него, как шпроты в банку, люди ехали стоя в полусогнутом состоянии. Один водитель чувствовал себя вполне вольготно, изображая из себя Шумахера, он неожиданно с пробуксовкой срывался с места, рычал двигателем и визжал тормозами, бросая свою набитую до отказа колымагу из стороны в сторону. Подолгу замирая в бесконечных пробках, согнутая в три погибели Альбина, считала минуты окончания этого мучительства. На видном месте за спиной у шофера висел плакат, на ярко-красном фоне большими белыми буквами был написан простой и доходчивый стишок.
На стекла были наклеены такие же, изготовленные типографским способом белым по красному плакаты с призывом-напоминанием «Не забудь заплатить!» На свисающем с потолка металлическом поручне красовалась та же красно-белая надпись «Место для удара головой». Водитель оказался не только Шумахером, но еще и садистом, он всю дорогу насиловал пассажиров блатными песнями самого низкого пошиба. Когда терпению Альбины пришел конец, и она решила дальше идти пешком, водитель выключил магнитофон и включил радиоприемник, настроенный на местную FM-станцию. Диктор по телефону разговаривал со всемирно известным певцом, заслуженным и народным, лауреатом всех возможных премий, да к тому же, еще и Героем Украины. Из-за отсутствия героев, теперь это звание стали присваивать понравившимся артистам.
— У вас есть возможность на две недели поехать в Италию, быть членом жюри конкурса итальянской песни. Спонсоры все оплачивают и проезд, и проживание, и суточные. Но есть одно условие: по требованию организаторов конкурса там, на сцене надо будет выполнить три задания. Вы согласны?
— Ну, не знаю… Смотря, какие задания.
— Первое задание: надо будет спеть что-нибудь а капе́лла, без инструментального сопровождения. Сможете?
— Да, смогу.
— А что вы будете петь, они хотят знать заранее?
— Ну, конечно же, «Рэвэ та стогнэ Днипр шырокый».
— Хорошо, так и пишу: «Рэвэ та стогнэ»… А второе задание: надо будет рассказать какую-нибудь смешную историю. В вашей артистической деятельности, наверное, случались какие-то смешные эпизоды?
— Да. Бывало…
— А вы не могли бы об одном из них мне в общих чертах рассказать, а я им краткое его содержание по факсу отправлю.
— Ну вот, например, на моих гастролях в Жмеринке во время концерта в зале упала люстра. Но не на голову зрителям, а в проход, так что никого не задела. Зрители сперва испугались и разбежались кто куда, а потом были очень довольны.
— Хорошо, так и пишу: «Были очень довольны»… А третье задание у них какое-то странное. Они хотят, чтобы вы на сцене исполнили какой-нибудь акробатический номер.
— Номер?!..
— Ну да. Чтобы вы сделали шпагат там, или сальто.
— Как же я сделаю сальто? Мне уже за шестьдесят лет…
— Очень жаль, тогда вы не сможете поехать в Италию.
— Нет, постойте, дайте подумать. Вот! Я могу на сцене помидорами жонглировать.
— Нет, помидорами нельзя. Не поймут…
— Ну, я еще могу по сцене колэсом пройтись. Это подойдет?
— Нет, «колэсом» тоже нельзя, надо шпагат сделать или хотя бы сальто.
— Ну, я попробую… Пишите, что сделаю.
— А что вы будете делать, шпагат или сальто? Или и то, и другое?
— Нет, что-то одно пишите, два я делать не буду! Что они, в самом деле?! То одно предлагают, а то и то, и другое… Или это вы предлагаете и то, и другое?
— Нет, что вы, как можно… Я вас просто разыграл!
— Шо?! Мэнэ?! Та я!..
Глава 18
Наступило утро.
Усилился шум транспорта. Дворник по живому скреб асфальт. Тихон стряхнул с себя остатки дремы и сразу ощутил пробирающий до костей мозглый холод. Он не был робок к стуже, когда-то давно, в другой своей жизни, до монастыря, он не раз засыпал на земле в желтой луже зловонной мочи. Но в последние дни этой затянувшейся до зимы осени постоянное ощущение всеохватного телесного хлада медленно и нещадно изводило его. Он сел в своей постели, поставив одну ногу на бетон лестничной площадки, и привычными узлами стянул сыромятный ремешок, закрепив самодельный протез на культе другой ноги. Как всегда, потребовалась определенная сноровка, чтобы подняться со своей «перины», расстеленного на трех деревянных ящиках, сложенного вдвое толстого листа картона.