– Да вы, я гляжу, и так всех их фундаментально потрепали.
– А что было делать? Мы пытались сразу же до вас дозвониться, но вы, видимо, проезжали туннель…
«Нет на Хоккайдо туннелей длиной в целую ночь», – отметил я про себя.
– Видимо, да… Так, давайте определимся, как мы работаем дальше. С полковником Нисио вы, как я понимаю, переговорили?
– Да, я позвонил в Саппоро в час ноль пять, и, к счастью, Нисио-сан оказался на месте.
«Ничего себе! – мысленно воскликнул я. – Старик что, заночевал, что ли, на работе? Совсем его домой к старухе не тянет. Даже в субботу».
– Господин полковник пообещал в восемь-девять утра, как только начнет работу уголовный розыск, получить подпись начальника под приказом и выслать его сюда по факсу.
– Под приказом?
– Да. О вашем назначении.
Действительно, субординация в таких случаях должна соблюдаться в пользу «товарищей из центра», и следствие предстоит вести мне, как оказавшемуся под рукой высшему должностному лицу.
Я, несмотря на два десятка лет службы в полиции Хоккайдо, в такой ситуации оказывался редко, но всякий раз вот так вот, с самого начала, самым неприятным делом становилась постановка на место местного начальника. Иногда он может быть покладистым и аморфным, иногда – строптивым и эгоцентричным. В первом случае ожидать реальную помощь не приходится. Впрочем, и во втором тоже. Первый будет безропотно выполнять все мои указания, не помышляя ни о каких собственных инициативах, и, соответственно, не будет задействовать весь местный потенциал, полагаясь исключительно на мои умозрительные заключения. Второй будет занят только собственными инициативами, реализуемыми у меня за спиной, и никакую «местную» поддержку мне оказывать ни за что не станет.
Но Осиму я знаю около пяти лет. Его перекинули в Немуро с Хонсю, из Ниигаты. Осима был там заместителем начальника городского управления полиции, курировал русское направление, толк во всех русских делах знал и даже, что большая редкость для высокого полицейского чина с Хонсю, немного разбирался в языке. Получив под свое крыло всю полицию Немуро, Осима повел дела грамотно, и никаких серьезных проколов за пять лет у него не было. Мужик он с виду разумный, будем надеяться, в бутылку лезть не станет. Я же тоже числюсь в управлении дипломатом, так что авось сработаемся.
Но начать давать указания я все-таки должен сразу, не дожидаясь вопросов «снизу».
– Хорошо. Тогда давайте сделаем так. Вы ложитесь спать, а то вы ведь всю ночь провели на ногах. Я поеду в гостиницу, устроюсь, приведу себя в порядок. В девять встречаемся в ресторане. Посмотрим там все, а после обеда на час-два надо вызвать свидетелей.
– Переводчик будет нужен?
Не в бровь, а в глаз! Вот тебе и провинциал! Взять и вот так вот врезать начальству из центра может далеко не каждый. По уставу я, как офицер полиции, в чьи обязанности входит ведение дел с участием иностранных граждан, сам должен переводить опросы и допросы. Но одно дело, когда я в Саппоро разговариваю по-русски со свидетелем или задержанным один на один, а затем по магнитофонной записи воспроизвожу протокол на двух языках. И другое дело здесь, ведь, получается, я должен буду переводить Осиме все опросы, как какой-нибудь потрепанный кочевой жизнью и перманентной нуждой гид-переводчик из подозрительного турагентства, специализирующегося на поставках на Хоккайдо богатеньких туристов с Сахалина и Камчатки. Я ему что, мальчик?
– А у вас он есть?
– У нас три сержанта и два лейтенанта имеют право вести допросы на русском языке.
– А-а-а, великолепная пятерка. Это вы для них Ганина из Саппоро выписали?
– Для них. Но я и сам, вообще-то, планировал у него позаниматься.
«И вратарь, стало быть», – заключил я.
От моего друга Ганина я нахватался обрывков каких-то старинных советских песен, и они постоянно вылезают из моего языкового сознания, неизвестно по какому случаю и в связи с чем.
– Позанимаетесь еще, будет такой шанс.
– Не знаю, не знаю… Неудобно получилось перед Ганиным-сэнсэем. Надо его в Саппоро вернуть.