- Да!
И с самой вершины волны я падаю вниз, разбивая свою страсть на тысячи осколков удовольствия. И задыхаясь, все прижимаю к себе бьющееся в агонии экстаза сильное, будто звериное тело.
Моё! Я впервые в жизни хочу сделать кого-то своим.
Впервые в жизни после секса мне не хочется никуда уходить, не хочется оставлять, хочется только прикасаться, гладя это еще подрагивающее тело. Хочется целовать эти губы, словно благодаря за нежность, за заботу, да я не знаю, за что, просто за то, что он есть, что он такой. И еще хочется снять повязку с его глаз и посмотреть в них, но я боюсь. Чего? Я не знаю... может быть, разочарования. Я никогда не был так не уверен в себе как сейчас.
Почему? Я не доверяю ему? А ведь он полностью доверился мне, он даже сейчас не снимает повязку сам. И я, чувствуя себя виноватым, обнимаю его за плечи, притягивая к себе, и целую. Целую его шею, плечо, ключицы. И умираю, чувствуя себя беспомощным котенком... А его руки гладят мои волосы, губы целуют меня в висок, в глаза... и отстраняются. Почему? Я же снова чувствую его возбуждение? Заклятие не даст нам остановиться до утра...
А он? Я чувствую под руками дрожь этого сильного тела, сдерживаемую дрожь. За приоткрытыми губами нешуточные клыки, вот почему он перестал целовать меня! Бережет! Меня?!
И я руками притягиваю его голову и целую, он упирается, но я настойчивый, я сам кусаю, вкус его крови восхитителен, он словно вино кружит голову. Еще! Когти на руках почти впиваются в чужие плечи, но я не хочу, не хочу делать ему больно, так же как он не захотел делать больно мне. И я зализываю прокушенную губу, я извиняюсь за эту боль и убираю ее, залечивая.
Я глажу его по волосам, а он трется виском о мое запястье, словно робко выпрашивая долгожданную ласку.
Хороший мой! И я отдаю ему все, все, что так и не досталось никому раньше. Всю нежность, которая, оказывается, была во мне, но я и не думал ею пользоваться, всю радость от того, что я наконец-то нашел кого-то, так близкого мне по духу. Мне никогда еще не хотелось заботиться о ком-то, кто не принадлежал к нашему Дому, да и забота наверное, не то слово...
Я не знаю, что за чувство двигало меня снова и снова обнимать его, нежить, целовать...
Он так ярко воспринимал мои ласки, с таким наслаждением, с такой радостью, что я и сам не смог бы остановиться, не смог бы увидеть, как погаснет эта радость, и простить себе это...
Глава 4.
*** Храм в Ларнейских горах.
Ташер проснулся незадолго до рассвета. А парень? Парень спал.
Ташер долго смотрел на жесткую линию сомкнутых губ. Что если, проснувшись, он посмотрит на Таша с осуждением? Скорее всего... Ведь это было только заклинание...
Но как оставить его одного на холодном камне? Он и сейчас, когда Ташер выпутался из его объятий, обхватил себя руками, пытаясь удержать тепло. Надо хотя бы плащ принести, что ли. Ташер, выходя из храма, все оглядывался, уходить почему-то не хотелось.
Прилетев на стоянку, из кучи вещей достал свой дорожный плащ. Кожаный с мехом внутри, зимний, не самый лучший, он и взял-то его, чтобы на земле ночевать, теперь придется придумать что-то другое, а плащ свернуть, перевязать поясом и, взяв в зубы, перекинуться.
Когда он подошел к камню, парень еще спал, свернувшись в клубок и дрожа. Ташер, не отдавая себе отчета, молча улыбался, глядя на него, совсем он парня заездил, забыв, что тот не сможет восстановиться так же быстро... Ташер расправил плащ в руках, осторожно накрыл и, заворачивая его всего, увидел недочитанную надпись на языке чиэрри. "Не отказывайся и не уходи до тех пор, пока не изведаешь любовь". "Изведал, - он прикрыл глаза, - вот только не любовь это, а дурман какой-то". Ташер уныло вздохнул, приподняв голову своего невольного любовника, подумал и снял повязку с глаз, пригладив растрепавшиеся волосы. Надо же, какой он.
Красивый... Его даже не портили чуть нахмуренные во сне брови и упрямо сжатые губы. Какой он сейчас суровый, а вчера... Ташер снова расстроено вздохнул. Надо уйти, лучше потом как ни в чем не бывало познакомиться с ним снова... Да, наверное, так будет лучше...
Постояв задумчиво, сверкнул вспышкой и, перекинувшись в морана, пошел к двери.
Вспышка света разбудила оборотня, и он, открыв глаза, увидел уходящее божество. Оно, понуро опустив голову, брело на выход. Повязки на глазах не было, значит, бог сам разрешил смотреть на него. Мор – по всем поверьям черный, злой бог. Но то, что он сейчас видел, не было черным, его бог добрый, светлый. Тело до сих пор помнило ласку его прикосновений. Вот только смущало то, что он этого бога... до самого утра...
Но судя по всему, в обиде он не был. Да и уходить ему, наверное, не хочется, вон как хвост уныло повис, тащится по полу, белоснежной бахромой сгребая мусор. А Мор, выйдя на солнце, тряхнул головой, распахнул огромные белые крылья и, взлетев, исчез. Сейчас даже без него тепло, а ведь Шатари Рэй всегда мерз здесь, в этих мертвых стенах. Он пошевелился и с удивлением увидел, что завернут в большой черный плащ. Кожаный с мехом, но такой легчайший, что вес его едва ощущался на плечах. Дорогой, даже кричаще дорогой. Шатари Рэй никогда и не держал в руках такие вещи. Он внимательно разглядывал плащ. Возле горла на демонском языке вышитые серебром руны оберега, вниз по поле вязью спускается фраза явно на языке нагов. А воротник застегивается на круглую драгоценную пряжку, на которой изображен священный белый огонь, почему-то черный посередине, и на языке людей написано: "Свобода и Защита". Шатари Рэй распахнул плащ, оглядывая свое тело, от пыток не осталось и следа. Воистину, этот бог не злой.
Но что же все-таки произошло здесь вчера? Шатари Рэй обвел взглядом храм, удивляясь все больше. Черные закопчённые стены теперь были светлыми, по ним струился серебряный, как морозный узор на стекле, рисунок и его словно затягивало в круг на полу. А у дальней стены, раскинув крылья, лежало тело поверженного бога, сверху словно могильным букетом прикрытое ненавистным венком из мяты.
Шатари Рэй поднялся с алтарного камня. Исчезли безобразные, застывшие потоки крови, не осталось даже запаха, девственная чистота, не было цепей, а там, где он лежал, остался рисунок серебряного пламени, черного посередине.
Оборотень потрогал его рукой. Пламя теплое. Шатари Рэй словно опять ощутил тепло сладко выгибающегося под ним тела и выдохнул, застонав...
Но Мор? Оборотень обернулся. И увидев вместо каменной черной фигуры бога белую, уже не удивился. Агат жестоких глаз сменился на теплый янтарь, зубы уже не оскаливались в немыслимой злобе, а все ехидно улыбающееся выражение на морде зверя как бы спрашивало: «И что теперь?»