— Пётр Иванович! Управляй нами правильно. — Он с секунду помолчал, подыскивая слова. Знал Макар Петрович, что слова эти должны быть важные, что они должны быть сильнее самой длинной речи, поэтому и приостановился чуточку, обдумывая. — Будешь управлять, как диктует партия, — мы тебя на руках будем носить. Не будешь — так прогоним. Прямо говорю: прогоним. Ты требуй от нас, требуй, пожалуйста, но… имей к нам уважение. Плохо у нас было. Ведь до чего дошло: пута — несчастного пута! — не могли добыть. Понимаешь, пута! На одной-единственной корове рекорды делали. Учти, Пётр Иванович, скотина рогатая у нас гиблая, а такие колхознички, как Пал Ефимыч Птахин, собираются разводить её не в колхозе, а у себя во дворе. — Как и всегда, Макар не выдержал долгой речи, смешался и совсем тихо сказал: — Должен ты понимать: были «сорокакопеешные», не сразу будем «семирублёвые». Трудно будет тебе. — Тут он прижал шапку к груди и отчётливо, громко, на весь клуб, спросил: — Вера в тебе есть, что сделаешь?
— Есть, — ответил Пётр Иванович, не задумываясь.
— Тогда всё! — И Макар Петрович под бурные аплодисменты сошёл со сцены.
С собрания соседи вышли каждый сам по себе. Макар Петрович пошёл вдоль одной стены, а Павел Ефимыч пересек зал и пошёл вдоль другой. Но опять же — вот ведь штука! — в дверях они столкнулись вместе. Тут уж назад не пойдёшь — надо вперёд. Пошуршали они кожухами друг о друга и вышли на улицу. Волей-неволей некоторое время шли рядом. Идут и молчат.
— Луна-то, — наконец сказал первым Макар Петрович.
— Луна, — отозвался и Павел Ефимыч.
— На мороз, надо быть.
— На мороз.
Идут и молчат снова.
— Снегу-то нынче — ого-го! К урожаю, — произнёс Макар.
— К урожаю, — всё так же угрюмо откликнулся Павел Ефимыч.
Нет настоящего разговора, да и только! Далеко зашла ссора. Трудно жить молча, когда прожил рядом с человеком всю жизнь. Очень трудно. Оба чувствовали это. Но куда денешься от неприязни, если она есть!
«Значит, далеко разошлись», — подумал Макар Петрович.
«Как и не соседи», — подумал Павел Ефимыч и вдруг решительно направился на другую сторону улицы.
Макар Петрович постоял, постоял, посмотрел соседу в спину, дождался того, как он перешёл улицу, и пошёл своей тропой.
Так они и пошли домой: на одной стороне улицы хрустят по снегу сапоги Макара Петровича, а на другой — валенки Павла Ефимыча. Сапоги хрустят гулко, со звонким скрипом, и звук ударяет о стены хат хлёстко, по-хозяйски. Валенки — эти похрустывают с шепотком, намного тише сапог.
Хр-р-руст, хр-р-руст! — слышится с одной стороны.
Хр-р-ристь, хр-ристь! — доносится с другой.
По этому звуку в зимнюю ночь соседи узнали бы друг друга за полкилометра и в былое время заскрипели бы навстречу. А теперь… Кто ж знает, как оно будет у них теперь!
А ведь всё началось с коровы.
Г. Троепольский
ИЗ ЗАПИСОК АГРОНОМА
Никишка Болтушок
Мне много приходится разъезжать по колхозам. Прежде, до того, как подружились мы с Евсеичем, я ездил один. Теперь Евсеич нередко сопровождает меня.
А старик он такой: работает ночным сторожем, но успевает и выспаться и сбегать на охоту или на рыбалку. Иной раз он скажет:
— Давай с тобой, Владимир Акимыч, поеду. Посмотрю, что у людей добрых делается.
И тогда едем вдвоём, разговариваем в пути по душам…
Вот и сейчас мы возвращаемся к нему домой — в колхоз «Новая жизнь». Линейка поскрипывает рессорами, рыжий меринок Ерш бежит рысцой, а Евсеич перекинул ноги на мою сторону, видимо намереваясь вступить в длительный разговор.
Евсеич всегда весел, а рассказчик такой, что поискать. Лет ему за шестьдесят, но здоровью можно позавидовать. Бородка у него седая, остренькая — клинышком, лицо подвижное: то оно шутливо-ехидное, то вдруг серьёзное, и тогда голубые глаза — внимательные и умные — смотрят на собеседника открыто и прямо; брови, будто не желая мешать глазам, выросли маленькими, но чёткими, резко очерченными. На голове у Евсеича кепочка из клинышков, с пуговкой наверху.
Он любит рассказывать сказки, сочиняет шутливые небылицы, не прочь поглумиться над лодырем, а уж если про охоту начнёт, то с таким упоением плетёт свою складную, забавную небывальщину, что без смеха слушать невозможно. Он, впрочем, и сам на это рассчитывает. Кепку на один глаз сдвинет и почешет пальцем у виска — вот, дескать, дела-то какие смехотворные!