День колхоза «Новая жизнь» начался. Ездовые заспешили во двор. Плотники застучали, запилили, и звуки топоров, застревая в общем потоке рокочущей волны, то терялись, то возникали снова. А весёлое весеннее солнце взошло и брызнуло на колхоз чуть тёплыми лучами.
Мне необходимо было провести этот день в бригаде Митрофана Андреевича Каткова. И я решил пораньше найти бригадира: днём трудно поймать его в поле на громадном массиве бригады в тысячу гектаров. Встретились мы в воротах бригадного двора.
— Доброе утро! — поздоровался он.
— Доброе утро!
— А я домой: на завтрак.
— Что так рано? Солнце встаёт, а уже и завтрак.
— У меня заправка такая: наряд — вечером, ранним утром — во двор, а потом — в поле, на весь день.
Мы договорились о плане наших поездок по полям. Вдруг, ни с того ни с сего, он взял меня за локоть, и спросил:
— А ну-ка, Владимир Акимыч, скажите: что есть блин?
— Блин? — удивился я.
— Да, блин. Не знаете? Блин — залог здоровья. Солнце, воздух, вода и… блин! — Он весело расхохотался. — Пошли ко мне, зоревой завтрак учиним. Попробуете, какие блины умеет сотворять моя хозяйка. Пошли, пошли!
Я пробовал отказаться, упирался. Но где там! Он стал против меня, взял за пуговицу ватника и молча улыбался шустрыми чёрными глазами. Не пойти было невозможно.
Мы зашагали рядом.
— Значит, залог здоровья? — переспросил я.
— Именно. Эх, сколько этих блинов поедается всем колхозом! Уму непостижимо. Есть у меня в бригаде Прокофий Иванович Филькин. Вы-то его знаете хорошо. Так вот он-то умеет едать блины. Отлично умеет. Пригласила его как-то тёща в гости: «Приходи, дескать, Проша». «С нашим, — говорит, — удовольствием, мамаша». Завела она добрую дежу теста и стала его кормить, Прокофия-то. Стал он есть. Только блин со сковороды, а он его — трубкой. Раз в сметану и — в рот, целиком! Раз! И — в рот. Раз! И — в рот. Она печёт, а он на лету поедает их. Раз! И — в рот. Раз! И — в рот. Дежа кончается — такая дежа, что пятерым хватило бы. Умаялась тёща. Испекла она последний блин, сбросила со сковороды и говорит: «Ух! Как и не пекла!» А Прокофий Иванович-то вытер пот рукавом и отвечает: «Эх-хе-хе! Как и не ел!»
Я рассмеялся. Митрофан Андреевич — тоже. Трудно поверить, что вот этому весёлому, не по летам моложавому человеку сорок два года, что он четыре раза ранен во время Отечественной войны, что на его плечах — тысяча гектаров земли и двести человек и что сейчас — разгар весеннего сева.
Мы подошли к дому Каткова. Это не просто хата, а четырёхкомнатный домик, крытый железом, с аккуратным палисадничком. Из трубы тянулся лёгкий дымок. А когда взошли на крыльцо, то запахло и блинами.
— Фрося! — приветливо крикнул хозяин, входя в комнату. — Вдвоём пришли завтракать.
— Пожалуйте, — ответила она. — Мне хоть ещё двое. Хватит.
Помыли руки и уселись за стол. Катков шутил:
— Не знаю, как оно там по медицине, но если я с утра упакую дюжину блинков в полный диаметр сковороды да закантую поясом, то целый день — хоть бы что. Правильно, Фрося?
Ефросинья Алексеевна, наливая блин на вторую сковороду, ответила:
— Хвастаешь! Больше семи блинов не съедаешь.
— Ну, уж и нельзя лишнего прибавить.
Ефросинья Алексеевна улыбнулась и положила горячий блин на чистое полотенце, разостланное на столе.
Запах подрумяненного круглого и пышного блина захватил всю комнату. Ну и запах! Недаром же вся улица пахнет блинами там, где их пекут. Опустишь такой блин в миску со сметаной, положишь его в рот, а он так и дышит во рту! Вот уж, действительно, настоящие блины, какие не каждому доводилось есть.
Шипела сковорода. Потрескивало в печке. Хозяйка стояла к нам в пол-оборота, опершись на чаплик. Голова её повязана голубенькой, с цветочками косынкой; лицо уже покрыл лёгкий весенний загар. Она первая прервала молчание:
— Я ведь, Владимир Акимыч, насилу приучила его питаться. — Она указала на мужа. — Бывало, вскочит чуть свет, схватит кусок хлеба за пазуху и бежит. Теперь наладился. Вы ему не верьте, когда он о себе говорит. Я-то его знаю. Пришёл вот завтракать, будто только и день у него начался, а сам на рассвете уже и в тракторный отряд на мотоцикле съездил, и на ферме побывал, и наряд проверил…
— Уважаемая Ефросинья Алексеевна! — шутливо-строго обратился к ней Митрофан Андреевич. — Не переходите на личности: аппетит понижается.