— Вот, вот и я говорю, Иван Маркелович. А ты послушай… — Никодим Аксёнович тронул сухонькой ручкой тяжёлую руку Чупрова. — Откажись-ка от руководства. В ножки поклонятся, просить будут: не покинь нас, Иван Маркелович.
Чупров об этом думал и ещё дома решил так поступить. Но то, что Никодим Аксёнович ему подсказывал, было сейчас неприятно. Вообразит, что он, Иван Чупров, его умом стал жить.
— Не учи, Никодим. Как-нибудь своей головой дойду.
— К слову я, — улыбнулся бухгалтер. — Знаю — себя в обиду не дашь.
Чупров простился и вышел.
Одно к одному — перегорела обмотка на якоре, стала электростанция. Света нет. Утром доярки на скотном поругались из-за фонарей. Пилорама в столярке не работает. В кормокухне барабан картофелемойки приходится крутить вручную. Кузнец Егор Постнов вспоминает у горна и бога и чёрта, а пуще всех Алексея Быкова, «электрического начальника». Чтобы двигать руками мехи, надо снимать все приспособления, поставленные самим Егором.
И в такой-то день председатель не вышел из дому.
Случалось, что он оставлял колхоз не на день, не на два, а на недели, даже уезжал как-то на два месяца в город на курсы. Но всегда перед отъездом Чупров обходил хозяйство, бригадирам, заведующим фермами давал наказы: «Так-то и так-то без меня действовать». Иван Кустов тогда заменял председателя. Теперь же Чупров никого не предупредил.
Поговаривали — заболел. Но плохо верилось. Никто в деревне не помнил, чтобы Иван Маркелович залёживался в постели.
Старик Евсеев решил зайти к председателю.
— Что с хозяином случилось? — спросил он у Лукерьи.
— На такой работе лошадь надорвётся, — сердито ответила Федотовна. — Работает, работает, а какая благодарность? Одни укоры!
Евсеев хотел потолковать с больным, но хозяйка выпроводила старика за дверь.
— Нечего беспокоить! Довели человека…
Чупров валялся в постели одетый, листал от скуки книжки Раи, но чтение не шло на ум. «Нет, нельзя показать, что все эти обиды, как с гуся вода. Не прежнее время! Пора бы научиться уважать Ивана Чупрова!»
К вечеру лежать стало невмоготу. Чупров оделся, сунув глубоко в карманы полушубка руки, пошёл в правление.
Едва переступил он порог, сразу восторжествовал: «Ага, вон оно что! Припекло!»
В конторе было полно народу: бригадиры, члены правления, просто колхозники — все тут. Председателя встретили виноватыми взглядами. Иван Кустов поспешно соскочил со стула, освободил место.
— Так вот, дорогие товарищи колхозники, — сурово начал Чупров, — много раз обижали меня несознательные элементы. Но это было в начале, так сказать, нашей общей жизни. Уж я бы должен авторитет заработать. Ан нет. На днях были пущены грязные слухи. Повторять их здесь? Сами разносили, знаете… Скупаю ворованное, пьянствую.
— Не все же разносили эти слухи, — подал голос Андрей Долгоаршинных.
— И верили им не все! — прогудел бас кузнеца Егора.
— Глафира наболтала.
— Я? Не ты ль бегала по деревне, языком трепала! — вскинулась Глафира.
— Тихо! — привычно, как на собрании, сказал Чупров, и кругом стихло. Знаю — не все. Знаю — верят в меня ещё в этом колхозе. Потому и пришёл к вам. Но есть и такие, кто вставляет мне палки в колёса. Это не Глафира, нет! Глафира — тёмный элемент.
— Ой, да наговоры на меня, Маркелыч! Истинно говорю — всё наговоры.
— Помолчи. Мне обидно слушать упрёки от таких людей, как Алексей Быков. Я его на высоту поднял, и вот вместо благодарности… Не вижу его здесь, а жаль, поговорить бы при народе начистоту!
— Ишь, как до дела, так и не пришёл!
— Да некогда ему. На электростанции ремонт делает!
— Сбегать за ним! Коль люди попросят — время найдёт!
Несколько парней выскочили на улицу. Глафира тоже, накинув на голову полушалок, нырнула в дверь, но не за Алексеем — надо сообщить всем: «Идите в правление! Быкова Алексея обсуждать будут! Сам Иван Маркелович пришёл».
И, пока бегали за Алексеем, народ плотно набился в контору.
Алексей пришёл запыхавшийся, в расстёгнутом полушубке. Ему уступили дорогу.
— В чём дело? — спросил он, удивлённо глядя на Чупрова и уже смутно чувствуя, что над его головой нависло что-то недоброе.
— Спроси людей, — движением подбородка указал Чупров на тесно сбившихся колхозников.
— Пусть покается перед Иваном Маркеловичем!
— Проси прощения!
— Что такое? — оглядывался Алексей. — В чём дело, товарищи?
— Председатель из-за тебя заболел!
— Иван-то Маркелович нам дороже тебя!
— Сплетням способствуешь!