— Председателя грязнишь!
Алексей, побледнев, молчал.
— Ишь, глаза-то бегают!
— Совесть заела!
Иван Кустов, напуганный случившимся, кричал, надрываясь:
— Тихо! Нельзя же так! Пусть Алексей извинится перед Иваном Маркеловичем. Ей-богу, ничего страшного нет, а раскричались!
— Правда! Пусть извинится! — Повинись, Алексей!
Чупров, видя бледное и решительное лицо Алексея, понял, что тот не извинится, что пахнет скандалом, что слух об этом дойдёт до райкома.
— А ну, тихо! — Он повернулся к Алексею. — Не надо твоих извинений. Я не оскорблённая барышня, чтобы пардоны выслушивать. Одно пойми — хочу добра колхозу, и не становись поперёк, не учи меня жить. Молод!
Алексей молчал.
— Вот и всё, — произнёс Чупров. — Расходитесь!
На другой день Рая узнала всё, что произошло. Все обвиняли Алексея, его ругали, сочувствовали председателю. Рая поняла: все отвернулись от Алексея, он остался один.
Едва стемнело, Рая пошла к электростанции.
Алексей выскочил к ней без шапки, в накинутом на плечи полушубке.
— Ты, Рая? Пришла! Спасибо. Думал, и ты сердита.
— Сердита я, Алёшка, сердита! Ведь предупреждала же, ведь говорила! Не послушал, вот и случилось.
— Да…
Он стоял перед ней, наклонив голову со спутанными волосами, поглядывая испуганно из-под бровей.
— Иди шапку надень. Простудишься.
— Подмял меня твой отец, Рая, — вздохнул Алексей. — В землю втоптал. Я ж за него боялся, предупредить хотел, добра ему желал. Не понял, не захотел понять! А за ним все уж следом. Никто не понял. Ты б слышала, как кричали, словно враг я им.
Голос Алексея сорвался. Он помолчал.
— А ведь коммунисты среди них были: Иван Кустов, Евсеев. Какой же я секретарь партийный? Разве посмели бы так орать на Бессонова? Выходит, пустое я место. Страшно, Рая… От меня сейчас все шарахаются. Пусть виноват, ошибся, не надо бы при Глафире лишнего болтать. Обсудили бы на собрании, освободили бы, дали бы выговор — пусть! Всё легче! А он перед народом унизил! А сталкивать меня с секретарей твой отец не хочет, невыгодно ему. Райком ведь заинтересуется…
— Так ты сам в райком иди!
— Эх! Думал об этом! Ну, пойду, так ведь сейчас против меня весь колхоз. Пришлёт райком человека, тот встанет на мою сторону, меня здесь ещё больше возненавидят: «Ага, мол, жаловаться полез!» Ничего я этим не добьюсь, глаза им не раскрою. Опять для них Иван Маркелович свят и чист, а я жалобщик, клеветник. Да, и в райкоме-то Ивану Маркеловичу больше поверят. Он старый председатель, а я — молодо-зелено.
— Так что же делать?
— Не знаю.
Чупров сидел дома. Раскрасневшийся, потный, он допивал пятый стакан чаю.
— Садись, — добродушно сказал он, когда Рая вошла в избу. — Мать, медку нам подкинь. Ещё стаканчик выпью.
Рая тяжело дышала.
— Кто за тобой гнался?
— Никто.
— То-то и видно. Да не бойсь, пытать не стану, сам молодым был.
— Отец!
— Что?
— Сейчас видела Алексея.
Иван Маркелович насторожился.
— Ну и что же? Чего тебе с ним не видеться, чай, каждый вечер встречаетесь.
— Говорила с ним.
— Коль не секрет — о чём?
— О том, как ты его перед народом осрамил.
— Я? Я тут ни при чём. Колхозники срамили.
— Он же тебя хотел предупредить.
— О чём?
— Сам знаешь.
— Ну, хватит! Предупреждения надоели.
— Если он виноват, почему ты на партийном собрании вопрос не поставил?
— Много будешь знать — скоро состаришься.
— А я знаю! Будешь настаивать, чтобы его сняли, райком заинтересуется, а тебе невыгодно. Всплывёт кое-что.
Чупров свирепо крякнул, поднялся из-за стола.
— Раз и навсегда говорю: миловаться с ним милуйся, а меня не трожь!
— Нет, трону!
— Тогда из моего дома уходи! К нему, коли он дороже!
— И уйду!
— Да это что же такое? Матушки мои! — испугалась Федотовна. — Иван, опомнись! А ты, вертихвостка, против кого кричишь?
— Молчи! — повернулся Чупров к жене и холодно кивнул дочери. — Можешь собираться!
— Не пущу! — крикнула Федотовна. — На позор-то всей деревне. Без свадьбы. Не пущу!
— Мать! Пусти её! Мать!! Старая дура! Кому говорят — отстань! Пускай идёт, коль совести нет.
Федотовна села на лавку и запричитала:
— Головушка моя горькая! И за что такое наказание! Кормила, холила, в люди выводила… На позорище-то всем!..
Рая стала собирать свои платья и книги. С тяжёлым чемоданом она вышла на улицу.
В колхоз приехал Ефим Трезвый. Он сообщил Ивану Маркеловичу, что есть возможность купить цемент. На новом скотном надо было цементировать дорожки. Чупров пригласил гостя к себе. Федотовна, забыв о том, что когда-то упрекала мужа — «от людей совестно», бегала то на склад за свининкой, то на птицеферму за свежими яичками.