Когда Степану пришла умная мысль, Ирина усмотрела в этом знак судьбы. Вот и ладно, вот и замажется трещинка, если поселится бабка Матрена в их просторном доме. Хоть на короткие дни, отсчитанные Матрене на этой земле, шагнет в достаток, теплую благодать, отогреется душой. Так в радостном волнении думалось Ирине.
Она сразу определила, что поселит Матрену в боковушке — здесь тепло и тихо, да и с кухней рядом, — выдаст бабке полную автономию: когда хочешь вставай, когда хочешь ложись. Докучать ей не будут, пусть вживается потихоньку в семью и сама держит свой распорядок. Когда пожелает, поможет по дому — в этом всякое принуждение исключено. Только непривычная к праздности Матрена непременно впряжется в хозяйство — разве утерпит она, глядя, как надрывается Ирина в неблагодарной упряжке… Но главное — найдет, наконец, исстрадавшийся человек заслуженный приют.
И вот раздраженное: «Нет!»
Хлестнуло это короткое словечко размечтавшуюся Ирину, свежим рубцом заалело. Степану легче: он отмахнулся — строптивая, мол, старуха, да и все тут! У Ирины понятие другое: значит, обида не умерла в бабке Матрене. Выходит, давно канула в прошлое их почти родственная теплота, значит, наотрез провела Матрена черту отчуждения.
Что ж, старуху с милиционером в дом не затащишь, расположение ее теперь не воскресишь. Придется перешагнуть обиду, смириться с тем, чего не переиначишь, не отменишь, не вернешь…
Ирина наденет сейчас забытое платье, которое они когда-то сшили в доме Матрены, и как бы вновь вернется в невозвратные, навсегда исчезнувшие дни. И старухе будет радость: Матрена непременно признает приятный для себя наряд, одобрит поступок Ирины.
Кованый сундук вернул Ирину к давно утраченной молодости. Так ни разу и не покрасовалась она в этом платье на звонких вечеринках, желанные руки Родиона так и не погладили струящийся крепдешин. Зашелестел в ее руках текучий материал, пролежавший на дне сундука столько долгих лет…
…Самые смелые фантазии роились в голове бабки Матрены всегда к исходу дня, когда сумерничали они в прибранной избе, а проникновенная доверчивость и материнская приязнь вплотную приближали Матрену к Ирине. Этот отрез крепдешина будто с неба свалился на девушку — в малообъяснимом порыве Ипполит взял да и расщедрился — бери, и никаких разговоров! Дескать, к приходу Родьки обнову справишь, в положенном наряде суженого встретишь. Тогда пылал к ней Ипполит безграничной нежностью, но все равно такой подарок на любом базаре стоил не меньше мешка картошки. В их амбаре мыши давно подмели сусеки, приходилось перебиваться жалкими крохами, и о какой покупке можно было мечтать в голодное время? Ирина печально отказалась, но Ипполит заартачился, оскорбился — неужели ей не под силу уразуметь, что не продает он отрез, а дарит его от души! Уж раз из гордости не хочет она принять подношение, то пусть откупится божьей ценой — поставит бутылку хорошего первача.
К такому богатству и прикоснуться было боязно — долго ли неумелыми руками загубить дорогой и нарядный материал? Иголку Ирина умела держать, немудреные платьишки лепила, но вот кроить крепдешин опасалась. Не один вечер мараковали они с теткой Матреной, прикидывали и так и эдак, пока не взялись за ножницы. Устрашили только первые надрезы, а потом раскроилось все гладко, и в три дня они спроворили роскошное платье, каким никто в деревне похвастаться не мог.
Вот только промахнулись в размерах, и девушка чуть не расплакалась от досадного просчета. Но лукавые глаза тетки Матрены невольно раскрыли подстроенную ошибку — расклешив платье от самой груди, она загодя позаботилась о беременности Ирины. Стыдливым теплом обдало тогда девушку, но сразу же окатило и огорчение: как выйдешь на люди в таком балахоне? Развяжутся досужие языки, пойдет дым без всякого огня. И сколько еще до того времени, когда дождутся они Родиона?
Тетка Матрена мгновенно перехватила разочарованный взгляд Ирины, виновато потупилась:
— Загубила материал, дура старая! Тебе бы сейчас в тугом платье щеголять, а я все с мечтами лезу. В таких делах, видно, мыслями спешить нечего. Когда нагрянет радость, тогда и нужную одежку шить надо.
Устыдилась Ирина своего разочарования и невысказанной раздраженности, успокоила тетку Матрену:
— Пусть полежит до поры. В сундуке места хватит. Чего уж теперь сокрушаться, раз так накроили… Не поправишь…
— Поправить все можно, — уцепилась Матрена за понимающие, но все-таки огорченные слова Ирины. — Долго ли ушить, подогнать по твоей фигуре? Не железо какое, материя…