Это мой сын. И сразу жизнь становится богатой и прекрасной, все вопросы разрешены.
Старая испанская пушка
Прямо перед домом Реституто Рикардо лежит наполовину засыпанная песком старая испанская пушка. В прилив ее захлестывает волнами. Никто не знает, сколько времени она пролежала в недрах вечно изменяющегося пляжа, но на прошлой неделе шторм откопал ее.
Раннее утро, море цвета топаза, медленно ползут лоснящиеся валы. Олуши пикируют за мелкой рыбешкой, порхают крачки.
Я поставил сеть у берега и теперь сижу на коряге возле пушки, жду. Скоро восход.
Пушка неказиста на вид. Вся изъедена ржавчиной, запального отверстия и не отыщешь, дуло забито песком, коралловой крошкой, обломками панцирей морских желудей. Но в общем-то тип и калибр еще можно угадать. Такие длинные двенадцатифунтовки применялись во флоте его наикатолического величества в начале XVII века.
В ту пору Карибское море еще называлось Испанским, тогда серебро Потоси перевозилось на ламах и мулах в Лиму, переправлялось на судах в Панаму, затем перебрасывалось через перешеек в Портобельо или Номбре-де-Диос и наконец прибывало на галионах в Картахену, чтобы оттуда с другими сокровищами отправиться в Испанию.
Наша деревушка была тогда важным укреплением с пирсом, с пристанью; теперь-то их уничтожило море. Площадь окружали каменные дома, две батареи защищали гавань. Из Картахены сюда заходили галеры и шлюпы, охраняющие путь «Серебряного каравана».
А охранять было от кого. Где добыча, там и коршун, а по берегам моря Колумба и Охеды в те времена было немало коршунов. Пираты Тортуги и Санто-Томаса, индейцы куна, населявшие побережье от Ураба до Сан-Блас (они даже раза два осаждали Картахену), вооруженные отравленными стрелами карибы… Не говоря уже об английских, французских и голландских флибустьерах с патентами на каперство от короля или генеральных штатов. В Европе хоть изредка, да воцарялся мир, но в Вест-Индии ожесточенная война между морскими державами не прекращалась.
«Серебряный караван» был, конечно, самой желанной добычей, но не всякий отваживался подобраться к такому большому и хорошо охраняемому куску. Если не считать «узаконенных» каперов, за которыми стояли богатые частные лица или зарождающиеся акционерные компании в Европе, пираты поначалу действовали скромно, да и суда у них были мелкие: шхуны, галеасы, шлюпы, просто лодки.
Кстати, чем отличался капер от пирата? На это не так-то легко ответить. Англичане считали сэра Френсиса Дрейка капером, испанцы называли его пиратом. Генри Морган был то тем, то другим, пока не стал сэром Генри Морганом, вице-губернатором Ямайки.
Какое причудливое собрание человеческих типов и характеров представляли собой эти моряки, которые ходили на разбой, а потому не поминались в молитвах за «плавающих в море». У каждого было свое прошлое, но почти всех их объединяла ненависть к Испании.
Стоит внимательнее ознакомиться с историей пиратства в Карибском море, и ненависть эта станет вполне понятной.
Если не причислять к пиратам и разбойникам испанских конкистадоров (а большинство из них, бесспорно, заслуживают такого звания), то сомнительная честь называться первым пиратом Испанского моря принадлежит, пожалуй, Бернардино де Талавера.
Его история, вернее, то, что мы о ней знаем, не очень романтична. Он был одним из многих в Испании, кто воспользовался королевской амнистией, чтобы отправиться в Америку.
Дело в том, что после третьего и четвертого плаваний Колумба Вест-Индия перестала привлекать европейцев. Никаких сокровищ там не нашли, а лихорадка, голод, цинга косили людей; кто-то утонул во время кораблекрушения, кого-то убили доведенные до крайности индейцы.
Поэтому вербовать людей для новых экспедиций было трудно. И вот король Фердинанд, а точнее, его индийский наместник архиепископ Хуан де Фонсека (позже он стал счастливым обладателем весьма доходной королевской монополии на работорговлю) придумал ловкий трюк. Преступникам предлагали на выбор: либо понести кару в Испании, либо отправиться на несколько лет в Вест-Индию. Впервые этот способ был использован, когда Колумб составлял команду для своей первой экспедиции. Но тогда речь шла всего о четырех матросах, а теперь так набирали сотни поселенцев.
Однако не все могли рассчитывать на амнистию. Прощения не получали повинные в оскорблении величества, фальшивомонетчики, еретики; выбор не предоставлялся евреям и маврам, а также жителям провинций Каталонии и Валенсии.
Зато верные сыны церкви, уроженцы областей, достойных монаршей милости, уличенные в краже и подобных провинностях, могли отделаться от наказания, согласившись поехать в новые колонии. И многие считали, что это лучше, чем расстаться с ушами у позорного столба или сесть на галеру.