Мы долго обсуждали случившееся и решили, что где-то там у осыпи было гнездо с сидящей в нем куропаткой, а может, даже целый выводок цыплят. Вот петух и кинулся песцу в зубы, чтобы отвести беду от малышей. Пусть, мол, насытится мною, а сытый не станет охотиться и оставит их в покое. В крайнем же случае за это время куропатка успеет увести выводок подальше от зверя и надежно спрятать…
Вот здесь мне вспомнилась и стала понятна причина гибели жаворонка из того далекого детства. Наверняка его никто не гипнотизировал. Просто сверху жаворонок увидел ползущую к гнезду с птенцами гадюку и ценой своей жизни отвел беду. Пищал же он для того, чтобы змея заметила его и отвернула в сторону от гнезда.
Откуда берутся сказкиМы с Васькой Чирком теперь хорошо знаем, откуда берутся сказки. Не все, конечно, а вот насчет одной из них у нас нет никакого сомнения.
Виноваты ласточки. Обыкновенные городские ласточки с белой грудкой и черными острыми крыльями. Этих ласточек сколько угодно можно встретить в любом поселке. Только наши почему-то не захотели жить под крышей какого-нибудь многоэтажного дома, а свили гнезда в глухой тайге.
Недалеко от нашей избушки по правому берегу Чуританджи есть высокая скала с нависшим над водой козырьком. Под этим козырьком и поселились ласточки.
Насчет квартир у наших соседей проблем, по-видимому, не было. На девять птиц приходилось одиннадцать гнезд. Мы решили, что часть слепленных из глины домиков осталась от прежних лет, а вот почему ласточек девять — к общему мнению так и не пришли. Может, их сначала летало десять да одну схватил ястреб или другой хищник, а может, девятая жила при поселении бабушкой или там дедушкой.
Васька пытался узнать, какая из ласточек «на пенсии», но только и выяснил, что ночью все ласточки сидят в гнездах по одной, а в ближнем к нашей избушке — две. Но он считает, что там просто очень дружная пара и даже яички насиживает вместе…
Раньше мы думали, что ласточки не придерживаются особого порядка и летают где попало. А что здесь такого? Они-то питаются комарами, а комаров везде сколько угодно. Уж это-то мы испытали на себе, и не один раз.
Но все оказалось далеко не так. С восходом солнца ласточки охотились только у скалы. В это время на нагретых солнцем выступах собираются целые рои мух. Ласточки вспугивали их, пролетая совсем рядом со скалой, и уже в воздухе ловили.
К обеду ласточки перемещались поближе к нашей избушке, а после кружили над рекой или поднимались высоко в небо.
Самое большое восхищение вызывала у нас любовь этих птиц к пению. Скажем, овсянка, для того чтобы петь, сначала устраивается на ветке, какое-то время молчит, словно собираясь с духом, и лишь потом уже подает голос. Ласточки начинали петь, как только отрывались от гнезда. Мелодичное «трич-трич» звенело над тайгой с утра до ночи. А когда появились птенцы и работы у ласточек стало совсем невпроворот — щебетание стало еще звонче. Как когда-то у нас в деревне. Страда. С ночи до ночи все в поле. К тому же с достатком не все хорошо. И голодные, и одеты неважно. А чуть что — поют. Днем — поют, вечером — поют, ночью тоже над деревней льется:
Просияла огирочкы нызько над водою, Сама буду полываты дрибною сльозою…Это сейчас и работа полегче, и живем — дай бог всякому, а кроме охрипших магнитофонов ничего не слышно. Говорят, все от того, что стали очень культурными…
Наконец вылетели птенцы, но забот у наших соседей не поубавилось. Нужно было учить малышей летать, ловить мошек и даже сражаться с залетающими сюда хищными птицами. К тому же слетки каждый вечер возвращались в гнезда и ночевали там, сбившись в тесный ком, а родители их обогревали…
Но в начале августа вдруг захолодало и в оставленном на улице ведре с водой образовалась ледяная корка. Почти все ласточки сразу куда-то улетели. Осталось всего лишь три. Может, эти оставшиеся надеялись, что холода ненадолго. Лето все-таки.
Комары с мошками попрятались в траву, ласточки целый день кружили над зеленеющей у реки осокой, пытаясь выгнать их из утаек, но, по-видимому, это у них получалось неважно. Впервые за все время мы не слышали их песен.
Васька тоже поскучнел. Ходил, выглядывал комаров и ругался. Попрятались, мол, как специально. Раньше кусались в любую погоду, а сейчас, видишь ли, холодно им!
А на следующий день я нашел у реки мертвую ласточку. Васька с рассветом ушел к Глухому омуту ловить рыбу, и до его возвращения я положил ласточку под навес. Увидев мертвую птицу, Васька до того расстроился, что забыл похвастаться уловом. Он взял ласточку в руки, долго рассматривал ее, потом принялся убеждать меня, что птичку нужно похоронить у скалы. Там, мол, ее дом и все такое. Я возражал. Резиновая лодка давно упакована в мешок, а вброд реку сейчас не перейти. Можно похоронить и возле избушки. Ей-то какая разница? Все равно этим не оживишь.