— Ты куда это?! — удивился Кязым. — Только что полуденный азан был…
Мальчик словно и не слышал его, натянул на уши башлык и был таков.
— Вот она молодость!.. — усмехнулся Аллахкулу. — И голод ему нипочем, и отдых ни к чему…
— И не говори… — Кязым рассмеялся. — Вот, значит, как–то раз Молла Насреддин перепрыгивал через арык. И не допрыгнул, в воду плюхнулся. Все хихикают, а Молла им: «Это, говорит, теперь я так, потому что постарел, а знали бы вы, как в молодости я сигал!» А сам отошел в сторонку и бормочет про себя: «Ну, если честно сказать, Молла, — ты и смолоду–то был не больно прыткий!» Вот так и мы с тобой…
Приятели от души рассмеялись, женщина и ребятишки тоже захохотали.
— Ну вот что, Баллы–ханум, — пряча усмешку, обратился Кязым к жене, — поторапливайся малость: плов небось уже упрел — неси, попробуем!.. А чихиртму из дичины слишком густо не заправляй — есть за тобой такой грех! И побыстрей шевелись — видишь, проголодались!..
— Сейчас, сейчас! — хихикнув, отозвалась женщина. Вскочила, принесла чурек, горсть сухого сыра и положила все это на столик перед мужем. Аллахкулу, привыкший к тому, что здесь всегда шутят, без удивления, лишь с некоторой грустью взирал на чурек, который должен был означать богатое яство.
Выглянуло солнце. Неяркий свет его чуть сочился сквозь вставленную в рамы промасленную бумагу. Но Кязым повеселел.
— Слава тебе, небесный мастер! — весело воскликнул он. — Не оставляешь нас своей милостью!
— А не боишься, что по хорошей–то погоде шах явится? — Аллахкулу лукаво взглянул на друга.
— Пусть! Чему быть, того не миновать! Мы вот только и слышим: шах, шах!.. А по мне, чем так мучиться лучше уж пусть приходит, разом покончит и все!.. К одному концу! — Это он сказал уже без всякой усмешки. Аллахкулу жевал чурек и глядел на нишу, возвышавшуюся над головой Кязыма. И хотя взгляд его блуждал по стоявшей там цветастой посуде, мысли его были далеко: он думал о том, что угрожает сейчас карабахскому ханству.
— А ведь вроде раньше–то у нас с шахом все ладно было, — начал он размышлять вслух. — Подарки всякие нашему хану слал… Что ж теперь–то не поделили?
— А кто их знает, чтоб им обоим пропасть: и шаху, и хану!.. — злобно пробормотал Кязым. — И тот, и другой не по–божески поступают. Шах прислал подарки, заложника требует, как положено… Ибрагим–хан Абдулсамед–бека в Тегеран отправляет. Вроде все ладно? Так нет, войска ему безостановочно нужно слать шаху этому, припасы всяческие поставлять! Ведь у шаха то в Исфагане драка, то в Хорасане заваруха… Только и знают затевать потасовки, с жиру беситься, чтоб им пусто было. А нам, простому люду, от этого — одно разорение!
— Эх, хозяин!.. — вмешалась Баллы. — Ну что ворчишь понапрасну? Сказано ведь: «Что с неба идет, то землею приемлется!» Как суждено, так и сбудется!
Кязым так же, как и жена, верил в предначертания судьбы, и потому слова Баллы подействовали на него умиротворяюще. На мгновение только возник в его уме вопрос: а зачем же оно так предписано–то? Но тут сомнение рассеялось, вера оставалась непоколебленной.
Пришел Сафар, и разговор сразу переменился, в присутствии, зятя даже Кязым был заметно сдержаннее. Сафар поздоровался, подсел к кюрсю и, взяв горсть жареной кукурузы, принялся грызть ее молодыми крепкими зубами.
— Как здоровье, сынок? — почтительно осведомился Аллахкулу.
— Хорошо, отец, благодарствуй! Вот только к морозу рана мучить начинает.
— Это которая — что в ноге?
— Да. Ноет — спасу нет!..
— А лекарь что ж?
— Да вот мазь дал, прикладываю.
— Нет… — Кязым с понимающим видом покачал головой. — Хуже нет, когда в ране осколок кости застрял: снаружи–то оно вроде и затянуло, а чуть что, сразу прикидывается…
Сафар не ответил, он с удовольствием грыз кукурузу и о чем–то сосредоточенно думал.
— Скорей бы весна! — мечтательно улыбнувшись сказал он. — Оседлать бы коня да в степь!.. Дома без конца сидеть — вовсе сгнить можно!..
— Это конечно, — согласился Кязым. — Твое дело молодое, самая пора на коне скакать!
— А что еще остается? — Сафар усмехнулся. — Крестьянином был, хлеб сеял, а теперь что ж… Теперь я от всего отстал.
— А со скотиной как?
— Да тогда ведь все у меня пропало… Теперь вот снова обзаводимся — коровенку из Агдама привел. Мы люди деревенские, без молока не можем. — Он опять помолчал и добавил повеселев: — Вот травка покажется, пару ягнят во двор пущу!.. Попасутся до осени, а там и на говурму[66] — запас на зиму!..