Так и случилось. Николай Евсеевич глубоко вздохнул, взгляд его очистился от пелены, после чего рот заорал: «Убивают!», а тело бросилось к выходу. Трофим сделал подкат, начальник не только рухнул сам, но и повалил атакующего. Опытный вампир успел перехватить донора за штанину, но тут же со стоном отпустил его, хватаясь за глаз – Николай Евсеевич не зря засучил ногами.
– Держи «корову», или ты уже, считай, на нарах, – рявкнул Трофим.
До поры до времени безучастный свидетель Летягин после таких слов автоматически все сообразил, прыгнул вслед за убегающим начальником и, ухватив за шиворот, попытался удержать на месте. Николай Евсеевич хотел снова крикнуть, что его убивают, но еще больше хотел бежать, поэтому тащил за собой подчиненного, хрипя передавленным горлом. Затем что-то сообразил, ловко вывернулся из пиджака и стал вылезать из рубашки. Летягин уже не знал, как скрутить злополучного донора, но тут подоспевший Трофим схватил беглеца за физиономию и швырнул на замызганный пол курилки. Затем внимательно оглядел коридор и спокойно затворил дверь курилки со словами «процедура продолжается». Вампир-новичок инстинктивно вздохнул с облегчением. Николай Евсеевич понял, что спасения нет, и приник щекой к половице, кося страдальческий глаз на мучителей.
– Прямо умирающий лебедь, – справедливо подметил Трофим и, отключив начальника сектора ударом ладони по основанию черепа, стал торопливо ловить сгустки крови, вылетающие из лопнувшего запястья донора. Наскоро закончив это дело, опытный вампир мотнул головой. – Эй, производитель хлопот, ну-ка подсоби.
Вдвоем они посадили сверхтяжелого от бесчувственности Николая Евсеевича на стул, после чего Трофим несколько раз произнес начальнику сектора в ухо:
– Мы – твои друзья. Летягин – сама надежда, держись его, он свой человек. Вперед вместе с ним. Вас ждет блестящая будущность. И еще. Откроешь глаза, только когда встанешь на ноги.
Трофим скрылся в туалете, а Николай Евсеевич закряхтел, поднялся, потер лицо, как после сна, и членораздельно сказал:
– Спасибо, Георгий Тимофеевич, за проделанную работу. Давайте вашу записку, я подпишу. И отправляйте ее прямиком к замдиректора. Текущий проект – итти его налево – закончит одна Галина, пора ей исправляться. А у нас впереди большие дела, с «Монт-эдисоном» общаться – это вам не программы щелкать.
Летягин вспотел внутри и снаружи – ведь никакой записки у него не было. Однако из двери туалетной кабинки показалась рука Трофима с чистым листом.
– Пусть здесь подпись оставит. А текст мы вечерком сочиним.
Николаю Евсеевичу было не по себе, расписался он не глядя и положил ладонь на сердце.
– У вас валидола нет, Георгий Тимофеевич?
Летягин выскочил в коридор и устремился в обиталище сектора за помощью дам.
– Браток Жора, возьми на прицеп. – Трофим взял Георгия под руку. – Да пошли отсюда. Хрен с ним.
Летягин угрюмо вырвался.
– Ну ладно, ладно, Жорик, не кипятись. С нами хрен. Отправим сейчас Лукрецию, пусть пощекочет Евсеича, вызовем скорую. И вообще меня самого чуть Кондрат не хватил. А ты хитрец. Проверить меня, небось, хотел. Или взаправду тебе дурно стало? Эх, сам себя садируешь. Нехорошо – ведь самовнушением занимаешься.
– Вас проверять не надо. Вы гад запатентованный, – процедил Георгий. – А я сейчас с вами человека до инфаркта довел. Не желаю больше людей мучить.
– Ну, что такой неласковый. И я тоже не желал, а пришлось, – не меняя благожелательного тона, сказал Трофим и, заглянув в комнату сектора, добавил. – Эй, Лукреция, сползай в курилку, там твой друг Евсеич концы отдает. Хотел перед нами гимнастическим упражнением похвастать, а года-то не те, сальто на тот свет намечается. Ик, пык, и обвис, сердечный... Так вот, Летягин, когда ты, наконец, окончательно перекуешь дурь на думу? Ведь у тебя инфаркт или рачок может случиться в расцвете лет, если не будешь мучить разных евсеичей. И вообще мне этот глагол не нравится, он не точный. Лучше скажем – опережать. Сегодня ты опередил Евсеича, с моей, правда, помощью, и сделал брешь в загоне, завтра опередишь Батищева, только уже сам, – Трофим посторонился, пропуская Лукрецию и Галину, – ишь, раскудахтались... Опередишь Батищева, но перед этим обработаешь Екатерину Марковну, обеспечишь, так сказать, тылы. Ведь она, голубка, и прокурора, и каких угодно следователей может закурлыкать. А живет, кстати, на твоей улице, только в тридцатом доме. Глядишь, и не страшно тебе станет. Как окажется валориса в избытке, тогда и заживешь по-человечески, не будет от тебя несущая энергия уплывать – она и есть главный сохранитель порядка в веществах. Прекратит твое родовое гнездышко, дом номер пятнадцать, разваливаться, и сам холеным, сытым сделаешься. Тогда и жениться можно – предложишь руку и херц, как выражаются наши немецкие друзья. Да по-моему ты все уже давно понял и просто дразнишь меня.
Раздался крик отчаявшейся летягинской души:
– Но есть же варианты, может же быть иначе!
– Есть только вампирские варианты. Иначе яма, дно воронки, окно в мир забвения. Туда загнанные падают. Привлечет тебя Батищев по делу Потыкина. А в СИЗО придумают инструмент, которым ты Василия откупорил. Тут и спирт всплывет, и флоппи, и халатность на работе. Николай Евсеевич тоже подлечится и начнет запихивать тебя руками и ногами в любую дыру.
– Вы – ожившие мои страхи, – вдруг вывел помудревший Летягин.
– Мы – твой оживший разум, – отбился Трофим.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЯМА
1
Около двери с надписью на табличке «Екатерина Марковна Ивушкина» издергавшийся Летягин заплакал. Правда, шутник Красноглаз заставлял его иногда хохотать.
Из-за двери послышался осторожный голос:
– Кто здесь плачет и смеется?
– Летягин, – сказал Летягин. – Вы меня еще помните, Екатерина Марковна? Я от вас сбежал. Теперь извиниться хочу.
– Такое даже при большом желании не забыть. А взятку давать не станете?
Летягин машинально пошарил в карманах.
– Вам рад бы, да нечем. Я иссяк в смысле денег.