«Дорогой Людвиг! Настала пора действовать…»
Я снова и снова перечитывала эти строчки. Мне припомнилась наша единственная встреча с Людвигом. Серый ноябрьский день. Кольцо… да, верно, он дал мне кольцо и указал направление. И я пошла. И там был ломбард, точно!
Я даже подпрыгнула от волнения, и боль тут же дала о себе знать, суетливо стукнув молоточками внутри головы: тук-тук, я здесь! Я снова села, подпирая под себя ноги. Так, ломбард действительно был. Но я туда не пошла. Почему?
Тот день мне помнился со всей отчётливостью. Я не пошла туда, потому что поранила руку. Я поранилась о свой старый зонт. Или, если Мелка не врёт, я поранилась о… Мелку? Я поморщилась: чушь какая-то. Конечно, Мелка врёт.
Итак, я поранилась и не вошла в ломбард. А в ломбарде, судя по письму, меня ждал Переход. Переход, подготовленный Людвигом и Валентиной. Куда он вёл?
«К дорогому Людвигу, куда же ещё», — мрачно подсказал внутренний голос: «ты бы вернулась в Высший мир, лишённая сил и знаний — Женя из Грязновки вместо блистательной Принцессы Севера». Так вот каков был план!!!
Чем больше я думала обо всём этом, тем большая злость поднималась во мне. У всех был план. У всех, кто меня окружал, был план, который касался меня, моего будущего и я, как бездомная собачонка приставала то к тем, то к этим, следуя чьему-то придуманному плану. Надоело.
Даже у меня самой, той, чьей жизни я не помнила и не знала, был план и чёткие указания для меня нынешней, что я должно делать.
Я нащупала мешочек с «прахом» Ивоны, по-прежнему висевший у меня на шее. Никак не могла с ним расстаться. Не покидало ощущение, что это часть меня, да впрочем, вне всякого сомнения, это так и было.
«— Зачем камень вынимали из гнезда?
— Чтобы изменить путь. У тебя есть враги, нельзя чтобы они знали каждый твой шаг».
Я покрутила пальцами кольцо. Камни: чёрный и пурпурно-красный переливались, бросая блики на поверхность окружающих предметом. Приметное колечко. Я предпочитала камни прятать внутрь ладони. Тогда кольцо становилось обычной желтоватой полоской металла, многочисленные царапины на которой выдавали не слишком бережное хранение. Кольцо я не снимала с того самого дня, когда потерянное и вновь обретённое одела его на указательный палец правой руки. Там, в маленькой норе в дождливый, ноябрьский вечер. И тогда я попала в мир лесных Лохмов. И встретила Ре Тука. И… пошло-поехало! Так значит, я следую тем путём, которым ведёт меня кольцо?
«А кольцо тебе дал Людвиг», — подсказал неугомонный внутренний голос.
— А Ивона предусмотрительно изменила путь, до поры до времени припрятав чёрный камень, — вслух возразила я и лес возмущённо зашелестел тысячью крепких, закалённых морозами сосновых иголок.
«Ш-ш-ш-ш-шу-т-т-т-т-ит, ш-ш-ш-ш-шу-т-т-т-тит. П-п-п-у-т-т-т-ть п-п-проло-ж-ж-жен. П-п-пу-т-ть п-п-п-пролож-жен».
Кем проложен мой Путь? Людвигом? Валентиной? Ивоной?
Кольцо неслышно упало на талый снег.
— Женька!
Меж сосен показалась фигура тётки Марьи, согнувшейся под неизменным рюкзаком.
Я наступила ногой на кольцо, и оно исчезло в снегу, придавленное моим весом.
— Я тут!
— Да уж вижу…
Тётка Марья поправила шапку, съехавшую на лоб и, не смущаясь, высморкалась.
— Чего поднялась-то? Оклемалась? Дай-ка руку гляну…
Она цепко пробежала пальцами по моей руке, задирая рукав до самого локтя, и удовлетворённо кивнула.
— Пустяки. На-ка вот — на ночь приложишь.
Тётка Марья пошарила руками в необъятном рюкзаке и вынула пакетик, перевязанный чёрной суровой ниткой.
— Это чего?
— Так… тряпица. Ты ею плечо обмотай — к утру и пройдёт. Обязательно вечером. Эта вещь только при лунном свете действует.
— А ты? Ты что — уходишь?
Тётка Марья снова высморкалась и беспокойно оглянулась на избу.
— Не нравятся нам, Женька твои гости. Ты уж извиняй.
— Подождите, — я ничего не могла понять. — Так вы все уходите? И бабка Вера? А я как же? А постземы? Бездна? Ведь они снова нападут!
— Непременно нападут, — согласилась тётка Марья. — Так мы прямо к Бездне и пойдём. Чего ждать-то? Только ты вот что, Женька… — тётка Марья снова оглянулась на избу и зашептала мне в самое ухо, больно сдавливая ладонью раненое плечо.
— Ты про то молчок! Я твоим-то сказала, что мы в деревню возвращаемся. И мальчонка ихний с нами идёт. А эта здесь со своим хахалем останется. Вроде как за тобой присмотреть.
— Кто, Валентина? — не поняла я. — С каким хахалем?
— Да ты чего, Женька?! — тётка Марья рассердилась. — Глаза разуй. Мирослав этот глаз со своей крали не сводит, только что слюни не пускает. Мальчонка им без надобности, вот и отсылают его. Так мы его в деревню отведём под Настасьин присмотр. Только и ты, Женька, уходи.
— Чтобы Валентину с Мел… Мирославом не мешать? — мрачно осведомилась я.
— Да бог с ними, — тётка Марья подхватила рюкзак и зашагала по узкой тропинке, петляющей меж сосен. — Пошли, Женька!
Я послушно поднялась и пошла вслед за тёткой Марьей. В ту же минуту, как мы ступили на тропу, дверь лесной избушки хлопнула, и серебристый голос Валентины огласил безмолвный лес.
— Женя, ау! Где ты?
Я хотела отозваться, но тётка Марья проворно прыгнула назад и зажала мне рот, сухой, горячей ладонью.
— Ах, ты, господи! Не успели… Молчи, Женька! Беги за мной, авось не догонят!
Ничего не понимая, я заторопилась за тёткой Марьей вглубь леса. Сзади по-прежнему продолжали кричать. К мелодичному голоску Валентины прибавился звонкий крик Омара и хриплый тенорок Мелки.
Что-то им вторила бабка Вера, но я уже не слушала, ныряя за проворной тёткой Марьей, под разлапистые ветви сосен. Тропа уходила вниз и вскоре среди стволов, замелькала водная синь. Омар был прав — недалеко от избушки находилось непокрытое льдом озеро.
— Сюда! — тётка Марья съехала на спине к самой воде и засеменила вдоль крутого берега, внимательно оглядывая припорошенный снегом обрыв.
— Тёть Маша, мы чего ищем-то?
— Лодку, — тётка Марья высмотрела что-то в завале серых веток и полезла в самую их гущу — разгребать.
— Лодку? А чего мы поплывём что ли? Да ты можешь объяснить толком?!
Тётка Марья уже толкала громоздкую на вид лодку, обливаясь струями пота. Не лодка, а целый корабль!
— Подсоби!
Судно оказалось неожиданно лёгким и вместе мы подтянули лодку к кромке воды.
Тётка Марья встревожено посмотрела вверх, откуда мы только что спустились. Погони не было.
— Ты вот что, Женька. Слушай и запоминай: мы, когда Василия нашли, он ещё живой был. Растерзанный, избитый, в чём только и душа держалась — а живой. Так он мне перед смертью передал, что бы ты нашла эту лодку. Про переход что-то толковал. Велел тебя сюда привести. Да только тайно, чтоб никто не видел. Он бы и сам всё хотел сделать, да вот видишь — не судьба.
— Переход? — я с сомнением посмотрела на утлую лодчонку. — Что тебе известно про Переход?
— Ничего, — тётка Марья пожала плечами. — Василий сказал — ты сама всё поймёшь.
Ветер тревожно загудел и донёс до нас далёкие голоса.
— Женя! Ты где? Маша!
— Поторопись! — тётка Марья подтолкнула меня к лодке. — Я им навстречу пойду, на обманную тропу выведу, а ты ступай…
Тётка Марья оттолкнула лодку от берега, и я взяла в руки тяжёлые вёсла. Долго у меня не получалось вставить их в уключины, наконец вёсла встали на свои места, но гребла я тяжело и неумело.
— Женька! — тётка Марья стояла с обнажённой головой. Поднявшийся ветер сорвал с её головы шапку, и седые волосы разметались, закрывая лицо. — Ты возвращайся, Женька! Без тебя, сама знаешь!.. А мы уж тут…
Ветер подхватил лодку, и неуклюжие движения вёсел скорее мешали, чем направляли лёгкую посудину в нужном направлении. Да я и не очень-то знала, какое из направлений нужное. Я перестала грести и только наблюдала, как одинокая фигурка тётки Марьи становится всё меньше и дальше. Вскоре берег исчез в налетевшем тумане и вовсе стал невидим.
Дядька Василий… надо же. Непрост оказался старый леший, ох, не прост. Что он знал о Переходе? Откуда ему известно, что я искала? А может и неизвестно вовсе, передал тётке Марье тайну, что не смог унести с собой в могилу? И куда приведёт меня этот путь? Я перестала задавать себе бесполезные вопросы, ответы на которые знал только мёртвый леший и внимательно огляделась вокруг.