— Ох, не связывайтесь вы, — простите, не знаю, как вас по имени-отчеству величать...
Ковалев назвался.
— Не связывайтесь, Сергей Иванович, ни с какими организациями. Вы не смотрите, что я седой, я вам ваши суда подниму быстрее всех этих организаций. И затрат больших не надобно. Мне вы платите, как мастеру на лесозаготовках, без всяких, конечно, там премий и надбавок, они нам со старухой ни к чему. Восемь человек мне рабочих надо. Я их сам найму. Им-то разрешите мне платить по-настоящему. Я люблю, чтобы работали хорошо и все светлое время. За хорошую работу придется платить.
— А оборудование какое, Михаил Алексеевич? Механизмы?
— Надо два небольших плашкоута, их мы сами быстро там же, в Тихом Наволоке, построим, да четыре лебедки. Эти пусть нам из ваших складов дадут. Трос еще нужен от двадцати двух до тридцати шести миллиметров. Вот и все.
— И вы этими средствами беретесь...
— В эту навигацию я всего уже не успею, а к середине будущей все ваши суда будут на поверхности. А ремонтировать механизмы на них, в порядок суда приводить вы Мухина наймите, есть у нас такой. Немножко по субботам выпить любит, но не беда, я за ним присмотрю.
И этот старый человек сдержал свое слово, оказал неоценимую услугу карельским лесозаготовителям.
После ухода Медведева позвонил директор Питкярантского совхоза Максимов (министерство имело свой совхоз):
— Сергей Иванович, сено-то косить кто будет? У меня людей нет, я с полевыми работами не справляюсь.
— Мы тебя с этим делом связывать не будем, занимайся своей пахотой. Сена надо заготовить пятнадцать с половиной тысяч тонн. Леспромхозы пошлют свои бригады во главе с мастерами. Косить приказано по четырнадцать часов в сутки. Возглавят все это дело Саловский с Дичем. Будь здоров.
Вошли Воронин с Тихомировым. Поздоровавшись и усадив вошедших возле своего стола, Ковалев устремил свой взгляд на Тихомирова. Смотрел долго. Тихомиров заерзал на стуле.
— Чего ты так на меня, Сергей Иванович?
— Не узнаю, Николай Александрович.
— Очень изменился? — скривив горькой улыбкой лицо, спросил Тихомиров.
— Нашего брата, Николай Александрович, по делам узнают.
— Не могу я больше, Сергей Иванович, — вспыхнул Тихомиров, — понимаешь — не могу. Монголки лес возить не могут, они дикие, не объезженные; людей не хватает, запчастей к мотовозу нет, паровозом ездить нельзя — дорога на соплях висит. На строителей никакой управы, они сами с усами. Прошу: подбейте дорогу балластом по-настоящему, а они только зубы скалят...
— А ты расскажи, — перебил его Ковалев, — как работают электропилы и трехбарабанные лебедки на трелевке.
— Лебедки на погрузке работают, а на трелевке с ними ничего сделать не можем, не получается. А пилы... Сергей Иванович, — взмолился Тихомиров, — разберись ты сам хорошенько. Таскать за собой по нескольку сот метров кабеля, двоим держаться за одну пилу... электростанция через каждые полчаса портится и чуть не тридцать человек садится в простой... Ты сосчитай, ведь производительность на человека при таком деле получается меньше, чем с лучковой пилой!
— Тяжело, значит, Николай Александрович?
— Тяжело... — выдохнул Тихомиров.
— Тяжелее, чем нам с тобой было одиннадцатого ноября 1941 года между Верхней Уницей и десятым разъездом, когда первая рота нашего батальона полегла полностью?
— Так там же, Сергей Иванович, — отшатнулся на стуле Тихомиров, — совсем другое было. Там...
— А когда вы с остатками бригады Григорьева через Елмозеро на плотах переправлялись, а вас из пулеметов поливали, тебе легче было?
Тихомиров вскочил со стула, словно ужаленный.
— Ты мне не говори про это, Сергей Иванович, — закричал он, — не говори! Про те ужасы напоминать...
— Нет, черт возьми, — встал с кресла Ковалев, — я вправе тебе говорить об этих делах. Что ж ты пришел ко мне о трудностях рассказывать... монголки плохо работают, кабель за собой тяжело таскать, шпалы подштопать некому... Протухать начинаем, как куриные яйца в теплом месте. Не мне тебя учить работать, сам не хуже меня умеешь. Чтобы через неделю все электропилы были задействованы и лебедками лес трелевался! Понял? А вы, — обратился он к управляющему Воронину, — помогите ему запчастями к мотовозам и другим, что нужно.
Настойчиво зазвонил телефон. Беря трубку, Ковалев протянул руку Тихомирову и Воронину. — Все с вами, идите.
Звонил первый заместитель министра иностранных дел республики Тимофей Федорович Вакулькин.
— Слушай, приходи сейчас к нам, дело есть,
— Раньше шести не приду.
— Так уж восьмой час. Иди.
— По какому делу?
— Не телефонный разговор, придешь — узнаешь.
В здании бывшего Карелдрева разместилось Министерство иностранных дел. У Вакулькина большой, хорошо отделанный кабинет.
— Ты у нас числишься в резерве на большую должность в одном из будущих наших посольств, — сразу приступает он к делу. — Мы пока занимаемся учебой. Тебе надлежит два раза в неделю приходить к нам на четырехчасовые занятия.
— Не буду.
— Решение ЦК.
— Нету. Если бы было, мне бы показали.
Вакулькин поднимает трубку, звонит заведующему отделом кадров ЦК Лебедеву.
— Андрей Петрович, Вакулькин говорит, здравствуйте. У меня сидит Ковалев. Не хочет подчиняться вашим указаниям и ходить к нам на занятия... Да, понял. — И обращается к Ковалеву: — Идем в ЦК.
— Ты почему не выполняешь указаний ЦК? — строго спрашивает Лебедев Ковалева. — Дисциплину забыл? Так мы напомним.
— Покажите решение ЦК.
— Решения нет, есть устная договоренность руководства.
— Не буду ходить, некогда.
— Пошли к Сергею Петровичу!
Сергей Петрович Логинов, секретарь ЦК по кадрам, петухом наскакивает на Ковалева.
— Не подчиняться ЦК? Ты думаешь, мы тебя к порядку не сумеем призвать? Ты понимаешь значение этого мероприятия? Ах, не понимаешь? Тем хуже для тебя. Пошли к Геннадию Николаевичу.
У Куприянова все четверо выстроились в шеренгу, словно солдаты. Первый секретарь вышел из-за стола, поздоровался со всеми за руку.
— Ну-с, с чем явились?
Логинов начал горячо докладывать о недисциплинированности Ковалева, о его непослушании и непонимании важности мероприятий, проводимых Министерством иностранных дел республики. Внимательно выслушав, Куприянов вплотную подошел к Ковалеву и негромко, как спрашивают о здоровье, спросил:
— Каждую ли ночь, Сергей Иванович, удается домой спать уходить?
— Почти каждую, Геннадий Николаевич, — бодро ответил Ковалев.
— Идите к себе, работайте, мы тут с товарищами еще поговорим.
«Вот и закончилась моя дипломатическая деятельность», — подумал Ковалев, выходя из ЦК.
Сейчас он будет говорить с райкомами и райсоветами о выводе людей по мобилизации в леспромхозы, потом обзвонит предприятия, спросит, как сегодня работали, будет ругаться, выслушивать и записывать их просьбы. После двух часов ночи начнет разбирать сегодняшнюю почту. Около четырех часов они с Малышевым пойдут домой — закончится рабочий день Ковалева.