— Александр Иванович, голубчик, присядь, дай мне хорошенько вчитаться. — И снова уткнулся в несколько строчек распоряжения.
До сих пор Ковалеву приходилось иметь дело с десятками, сотнями тысяч кубометров; он стал заместителем наркома, когда Наркомат давал около миллиона кубов в год. А сейчас лежит перед ним этот документ...
Грандиозность предстоящего дела в несколько минут полонила беспокойную душу Ковалева-лесоруба.
Он круто поднялся с кресла, сделал несколько шагов по кабинету и, обняв Малышева за плечи, заговорил с воодушевлением:
— Эх, Александр Иванович, какие мы с тобой дела развернем! Вся Карелия наша преобразится. Построим десятки, а может, и сотни новых поселков, да не каких-нибудь, а со школами, больницами, клубами, с магазинами... Да что говорить! Будет в республике свое электричество, кино... — он снова забегал по кабинету. — Население увеличится, раздвинутся наши города... Дорог сколько понастроим! И Западно-Карельскую железную, без нее нам не обойтись. Будет дорога — оживится вся западная часть.
— Успокойся, сядь, — прервал Малышев. — Ты мне вот что скажи: сегодня с утра в Госплане республики было совещание. Работники и Госплана и Совета Министров считают, что в Карелии больше четырнадцати с половиной миллионов кубометров рубить нельзя, что, вырубая по двадцать, мы подорвем сырьевую базу и Карелия останется без леса. Это как?
Ковалев задумался. Он знал, что расчетная лесосека в республике немногим превышает четырнадцать миллионов кубов. Но знали об этом и в Москве. Тем не менее товарищ Сталин подписал распоряжение о доведении объема заготовок до двадцати миллионов. Значит, этого требуют интересы государства.
— Здесь же не сказано, Александр Иванович, что мы должны все время рубить по двадцать миллионов в год?
Не сказано. Стране нужен лес сейчас, нужен до зарезу. Страна залечивает раны, нанесенные войной. Вот и решило правительство пойти на временный переруб наших лесов. Подорвем ли базу? Если рубить по двадцать миллионов все время — лес вырубим лет за пятьдесят; если же достигнем двадцати миллионов через несколько лет, а потом, продержавшись недолго на этом уровне, снизим рубки до расчетной лесосеки — дело обернется совсем иначе, лесу хватит надолго.
Оба знали, что почти ничего не делается по лесовосстановлению, расчистке и мелиорации лесов. Производительность лесов в Финляндии была почти в два раза выше нашей.
— Представь себе, — сказал Ковалев, — что мы обеспечим производительность карельских лесов на уровне Финляндии. Тогда мы могли бы спокойно рубить по двадцать миллионов кубов в год. Без оглядки.
— Так какого же черта наши лесохозяйственники... — вспыхнул Малышев.
— Ничего не делают, хочешь сказать? Вот сейчас, Александр Иванович, я считаю, надо их заставить разработать коренные меры по лесовосстановлению и включить предложения в проект постановления Совета Министров СССР, который нам, очевидно, надо готовить во исполнение распоряжения товарища Сталина.
— Обязательно, — согласился Малышев. Потом он ухватился за подбородок и замолчал. Ковалев, отлично знавший своего министра, понял, что Малышева еще что-то тревожит. Мешать ему думать в таких случаях нельзя...
В плохо освещенном коридоре министерства Ковалева кто-то схватил за руку.
— Гражданин начальник, жалоба...
Ковалев бегло взглянул на человека. Тот был весь в лохмотьях. Лицо плохо просматривалось в сумерках.
— А ну, пошли со мной!
Войдя в светлый кабинет и на ходу указав на стул возле двери, Ковалев быстро прошел к себе за стол, посмотрел на посетителя, успевшего уже сесть, и... рассмеялся. Перед ним была копия Мустафы из фильма «Путевка в жизнь». Точная копия, только пришедший был старше. Опухшее лицо и довольно толстая шея черны от грязи.
На ватной фуфайке и таких же штанах не было места, откуда бы не торчала вата. Из узких щелочек под нависшим лбом на Ковалева смотрели колючие глаза. Руки с толстыми пальцами, лежавшие на коленях, по цвету почти не отличались от фуфайки и брюк. Наверняка вчерашний мелкий вор, «вшивая мелочь», как называли таких «солидные» уголовники в лагерях.
— Так на кого жалоба? — весело спросил Ковалев.
— На директора Деревянского леспромхоза.
— Чем он тебя обидел?
— Использует не по специальности, заставляет бревна грузить.
Ковалев едва сдерживает смех, ему даже не хочется сразу кончать этот веселый разговор.