Вспомнил тогда Ковалев, как в 1921 году после пожара, когда семья их оказалась в безвыходном положении, забрала мать детей и уехала к себе на родину, на Орловщину. Приехали — а там голод. Днем в церковной ограде поп по нескольку гробов оптом отпевает.
Но не одно это осталось в его детской памяти. Многолюдные села, дома, окруженные фруктовыми деревьями, пасеки, где его кормили медом, бескрайние поля черной земли, большой (по тамошним понятиям) дубовый лес, огромный фруктовый сад... Это родина его предков.
И теперь там люди живут в землянках потому, что лесорубы мало дают государству. Мало, мало.
Через несколько дней после приезда Ковалева из Сочи домой председателю райсовета пошла телеграмма: «Ваш адрес на станцию Зелегощ отгружено пять вагонов бревен для поделки стропил».
Пришел ответ: «Областное руководство реквизировало все пять вагонов зпт говорят зпт других местах нужнее».
Долго сидел над этим ответом Ковалев. И надо же было именно в этот момент войти начальнику планового отдела. Улыбочка до ушей: «Поздравляю, Сергей Иванович, квартальный план выполнили на сто два процента...»
Словно ужаленный вскочил Ковалев с кресла.
«Да иди ты со своими процентами, — заорал он, комкая обеими руками положенную перед ним сводку, — знаешь куда? Нужны они мне, как... Лес нужен, а не твои дурацкие сто процентов, понял? Много лесу! Надо, чтобы все предприятия работали изо всех сил, день и ночь, круглосуточно...»
И вот теперь, в первом квартале этого года, Ковалев недодаст государству больше миллиона кубометров. И придумать он ничего не может. Пурга лютует две недели подряд. Лютует... Но люди все еще живут в землянках. Скажи им про пургу — легче им станет?
Вернувшись из командировки, Ковалев утром собрал у себя в кабинете всех сотрудников аппарата и рассказал об увиденном в лесу, о возможной недодаче минимум миллиона кубометров. Любит он свой аппарат и гордится им. Таким специалистам, как Коновалов, Котельников, Попов, Умнов, Преображенский, Печерин, Демешин, Медведев, Мильчук, Ерохин, Юшкевич, Пименов, Сумароков, — цены нет. Они посвятили себя делу целиком. Отлично знают работу, трудятся, совершенно не считаясь со временем...
— Что будем делать?
Любимый метод работы Ковалева: собрать людей, затеять спор и, отойдя в сторону, слушать, что будут говорить подчиненные. Так было и сейчас. Посыпались предложения одних, тут же отвергаемые другими. Кричать разрешалось хоть всем сразу. Страсти накалялись. Через несколько минут в кабинете было словно на восточном базаре.
— Надо просить дополнительно трактора и автомашины!
— Господи, какой он умный! Кто тебе их даст?
— А если и дадут — людей не хватит!
— Мобилизовать с лесозаводов и бумкомбинатов...
— И из других предприятий и организаций!
— Хватит мобилизаций, всю жизнь на этом не продержимся.
— Уполномоченных послать во все леспромхозы...
— Проснулся, они там уже с третьего января сидят, директорам работать мешают.
Ковалев молча и спокойно слушал. Все было не то, не проклевывалась нужная идея. Наконец поднялся начальник планового отдела Степан Петрович Ерохин и попросил Ковалева угомонить спорщиков.
— У меня есть предложение, — заявил он. — Во многих леспромхозах шоферы работают по двенадцать часов, передают машину один другому, не заглушая мотора. (Ковалев заулыбался и спрятал лицо в ладони. Это он начал исподволь распространять довоенный опыт трактористов, работавших по двенадцать часов с оплатой по восьмичасовой норме.) Почему бы это не сделать общим правилом? А во-вторых: нельзя ли организовать трелевку тракторами ночью и чтобы трактористы тоже передавали трактора, не заглушая мотора?
Поднялся невообразимый гвалт,
— Спросонья он, не выспался!
— Где это ты слышал, чтобы ночью трелевали?