— А вы, Сергей Иванович, — спросил Умнов, — к чему это разговор о полосках начали? Чего вы вдоль них карандашом водите?
Ковалев, словно не слыша вопроса, обратился к Преображенскому:
— Александр Михайлович, на сколько, ты считаешь, вырастет производительность, если лес возить не так, как мы возим, а без трелевки, прямо с полукилометрового расстояния к реке или к дороге?
— Она удвоится, — не задумываясь ответил начальник производственного отдела.
Умнов посмотрел сначала на Преображенского, потом вопросительно уставился на Ковалева. Ему показалось, он начинает понимать его мысль, и от этого начальнику сплава стало не по себе.
— Сергей Иванович, неужели вы...
— В этих полосках, включая пограничную, больше тридцати миллионов кубометров леса. Я буду просить только два.
Все трое быстро поднялись с пола. Карта им больше была не нужна.
— Это неправильно! — резко проговорил Умнов. — Я говорю это не как начальник сплава, а как человек, как гражданин.
— Да-a, за такое дело добром нас не помянут, — растягивая слова, поддержал Преображенский.
Ковалев сел в кресло и с горечью посмотрел на сослуживцев. В его глазах было столько безысходной тоски, что собеседникам стало по-человечески жаль его.
— Неужели вы, милые товарищи, — тихо заговорил он, — рассчитывали на добрую память потомков о нас, людях, уничтожающих самое дорогое, что дала природа человеку, — лес? Говорят, самое ценное — золото, платина, драгоценные камни. Чепуха! Эта ценность — условная, полумифическая. Пусть люди договорятся считать самым ценным не золото, а какой-нибудь красивый сплав. Что от этого изменится в жизни общества? Ничего. А лес? Лес не заменишь ничем. Вырубят люди лес — не будет кислорода, не будет жизни на земле! У шведов закон: вырубил дерево — посади два. Чтобы оно выросло на земле, а не на бумаге. А наши лесохозяйственники ходят, словно нищий с дырявой сумой. Мы уничтожаем единственное богатство республики, а они только глазами пилькают. У них грош в кармане да прадедовская мотыга в руках. Нет, не знаем мы, какое это богатство — лес... — Ковалев тяжело вздохнул и на несколько секунд замолчал. Потом продолжал так же задумчиво: — Сейчас все внимание у нас уделяется строительству электростанций, добыче угля, нефти, металла. Лесохозяйственникам во сне не снятся ассигнования, которые выделяются этим отраслям. А правильно это?
Он потер лицо руками, опустил голову в ладони и замолчал. Чувствовалось, что ему тяжело говорить, но говорит он давно выстраданное, выношенное в сердце годами. Начальники отделов молча смотрели на Ковалева. Таким они его не видели еще никогда.
— Неправильно! — сам себе ответил Ковалев. — Живем сегодняшним днем. И нефть, и уголь, и металл можно заменить, человечество додумается до этого, обязательно додумается. А лес, — повторил он, — ничем не заменишь.
— Как же... после таких-то слов еще и на запретные полосы покушаться? — не выдержал Умнов.
Ковалев долго молчал. Он словно весь ушел в себя и не слышал восклицания начальника сплава. Потом хрипло, через силу выдавил:
— Не могу я недодать миллиона кубометров. За этими бревнами горести сотен тысяч наших русских людей. Не могу...
— Но как же вы там организуете дело, — спросил Преображенский, — к каким поселкам вы привяжете эти длинные узкие полоски? Что же, люди будут за десятки километров на работу ходить?
— Нет. Сойдет снег, я их поселю прямо на местах работы, поселю в палатки, в шалаши. Срубим эти два миллиона с удвоенной производительностью и перекроем недодачу миллиона в первом квартале.
— Запретили жить в бараках, а вы их в палатки, в шалаши, — недоуменно процедил Умнов.
— Придется потерпеть. Ничего не поделаешь. Есть предложения лучше — давайте.
***
Секретарь ЦК Вторушин, ведавший лесом, быстро понял Ковалева и охотно согласился с ним. Но когда дело пошло на рассмотрение в Совет Министров, Ковалеву пришлось поволноваться.
— Не давать! — единодушно заявили члены президиума Совмина. После длительных дебатов первый заместитель председателя Стефанихин, он же председатель Госплана, почти закричал:
— Уймите, уймите этого человека, ведь он и Левашовский бульвар в городе вырубит!
Четыре раза выступал Вторушин, на десятки вопросов пришлось отвечать Ковалеву, пока наконец председатель Совмина Прокконен не подытожил обсуждение:
— Конечно, давать санкцию на такое дело — почти преступление. Но и недодать государству больше миллиона кубометров древесины, когда каждый куб идет на вес золота, когда страна еще не залечила послевоенных ран, — тоже преступление. Наша задача — из двух зол выбрать меньшее. Есть предложение удовлетворить просьбу Минлеспрома республики. Но ты, Ковалев, пойми, на это мы идем в последний раз.