Тяжелый год — тяжелые последствия. Недодача первого квартала оказалась даже больше, чем предполагал Ковалев. А летом на лесозаготовках зимний прорыв не покрывают. Это правило почти не знает исключений. Карельские лесозаготовители ценой вырубки двух миллионов кубометров в прибрежных и придорожных полосах добились этого исключения: задолженность была сокращена на восемьсот тысяч кубометров.
Десятки тысяч людей перешли для этого в шалаши, в палатки, работали по двенадцать часов в сутки.
Правительственная комиссия, приезжавшая в первом квартале из Москвы, нашла, что в республике принимаются все меры, возможные в сложившихся условиях, но план Минлеспрому Карелии не был уменьшен ни на один кубометр. Ограничились тем, что освободили леспромхозы от выплаты штрафов за недопоставку потребителям древесины в первом и втором квартале 1955 года.
Вечером Ковалева вызвал к себе председатель Совмина республики Прокконен.
— Вот, еду на тебя батрачить, — сказал он, улыбаясь и указывая Ковалеву на кресло возле стола. — После того как ты ушел сегодня с бюро, посоветовались и решили, чтобы я съездил в Москву по лесным делам. Надо просить помощи у правительства Союза, своими силами нам дел не поправить. Сколько у тебя недостает оборотных средств?
— Шестьдесят три миллиона.
— Ну вот, где я тебе такие деньги возьму?! Таких дыр нашим бюджетом не заткнешь. Придется просить... Но ведь убытки у тебя не только из-за прорыва на лесозаготовках, разгильдяйства в хозяйстве еще много...
— Не хватает руководителей, которые деньги считать умеют.
— А ты учи. Наделаешь еще раз столько убытков — в тюрьму посадят. Продумай хорошенько, собери директоров леспромхозов специально для разговора о деньгах. Годовые отчеты по всем леспромхозам заслушали?
Прокконен вел разговор настолько добродушным тоном, что упоминание о перспективе быть посаженным в тюрьму Ковалев попросту пропустил мимо ушей.
— По всем, Павел Степанович, — ответил он, — да разве в этом дело?
— В чем же?
— Директора у главбухов учиться стесняются, а больше учиться негде. Не курсы же мне открывать! Кто хозяйством руководить будет, пока они учатся?
— И многие денег не знают?
— Большинство. А делают вид, что знают. Чтобы настоящего директора вырастить, Павел Степанович, надо большие рубли положить...
— Еще какие вопросы для Москвы?
— Наряды на вербовку рабочих надо просить тысяч на двенадцать...
— Подожди, ты же получил на восемнадцать тысяч человек из Белоруссии?
— Правильно. Из них я привезу тысяч пятнадцать. В том числе тысячи три с вокзалов да пару тысяч летунов...
— Какие еще летуны?
— Появилась такая категория людей, живут только за счет вербовки. Завербуется где-нибудь в Молодечно для Вирандозера, едет целую неделю за казенный счет. Приезжает — и к заместителю директора по кадрам. Без предисловий снимает штаны. А там грыжа чуть не до колена, к физической работе не пригоден. Плати обратный проезд. Так и вербуется с места на место.
— А медицинские справки?
— Вербовщики деньги получают с головы. Поэтому ничему удивляться не надо.
— Все равно много просишь. Не дадут.
— Может, и дадут. Там тоже понимают, что настоящих я получу не больше пяти тысяч человек.
— Ладно, запишем рабочих. Еще чего?
— Насчет ускорения строительства Западно-Карельской железной дороги. Противно смотреть, как чешутся. Только-только до Гимол дошли. Надо же новые предприятия создавать, как же мы двадцать миллионов давать будем? По южной Карелии уже давно расчетную лесосеку перерубаем...
Прокконен задумался. По тому, как собирались хмурые складки на его лице, как глаза затягивались дымкой раздумья, можно было догадаться: его беспокоит какая-то серьезная невысказанная мысль. Молчание продолжалось довольно долго. Наконец он перевел взгляд на Ковалева и негромко спросил:
— Сергей Иванович, откровенно выложи всю правду, как на исповеди: можно у нас в Карелии по двадцать миллионов заготовлять? Иль нельзя? Подорвут эти миллионы сырьевую базу республики? Хватит ли нашего леса на веки вечные, или уже дети наши будут ругать нас за то, что мы жили только сегодняшним днем и не думали о будущем?
Для Ковалева вопрос был не нов. Но никто не ставил его так прямо. Он низко опустил голову и начал придвигать кресло ближе к столу.
— Мне было бы легче отвечать, Павел Степанович, если б вы этот же вопрос поставили несколько иначе.