Соревнования еще не начинались. Я еще раз, уже на свежем воздухе, утвердил себя. На третий день в душевой я почувствовал некоторое жжение в причинном месте. Не придав особого значения этому явлению, я продолжал жить настоящим мужчиной. На следующее утро я очнулся с ощущением, что трусы и член составляли единое целое. Трусы стояли, как щит у викинга. Отклеить их от себя было невозможно. Казалось, что кто-то выдавил в трусы тюбик клея «Момент». В душе я провел обследование, мой диагноз был быстрым. Это триппер – медицинское просвещение взяло свое. Поколебавшись, я понял, что надо идти сдаваться в кожвендиспансер. Страха не было, но я понял, что «так дальше жить нельзя». Найти заведение оказалось просто.
Замечу, что в то время родильные дома, диспансеры и почти все медицинские заведения носили имя Н.К. Крупской. Я долго думал об этом феномене и понял, что это месть Сталина Ленину по политическим мотивам.
При первичном осмотре, даже не делая никаких анализов, милая докторша сказала, что мой диагноз верен. Для лечения необходим источник, т. е. моя наперсница. Если ее не будет, здесь лечить меня не будут. Ее нужно найти и обезвредить. Кроме ее имени и смутного упоминания, где она работает, я не располагал больше никакой информацией. Я вспомнил фильм «Семнадцать мгновений весны», когда Штирлиц в подвале гестапо придумывал версию для Мюллера. Ему грозила смерть, а мне бесчестье.
Я реконструировал события последних дней и выловил из больного мозга, что девушка работала. После некоторого маркетинга было два варианта: завод телевизоров и завод электронно-вычислительных машин. Там работало около 20 тысяч человек на каждом, и задача моя была непростой. На следующее утро с зудящим членом я встал на вахту у проходной завода. Смену за сменой я пропускал через себя трудовой потенциал столицы. Ближе к ночи я вычленил из толпы свою пассию. Она была приятно удивлена моей рожей. Шел дождь, мы шли рядом. Она, как светский человек, заговорила о погоде: с неба капает – сказала она.
Я поддержал тему и сообщил, что у меня капает тоже. Она удивилась, но не сильно, заявив, что у нее ничего нет. Это меня не убедило, и я попросил ее прийти к Крупской на освидетельствование. Она пришла, доктор забрал ее, и позже ее посадили в стационар на принудительное лечение. Меня начали лечить, и доктор показала мне схему. Внутри схемы в кружочке была написана фамилия моей девушки, и в разные стороны убегали стрелки, как на плане Генштаба при окружении Берлина. Каждая стрелка обозначала пораженный член.
После первых уколов мне стало лучше; с соревнований меня сняли за неявку, проб на допинг тогда еще не было. Так я не стал олимпийским чемпионом, т. к. похоть победила дух. Возвращаясь домой, я решил навестить свою девицу, купив букет.
Бабушка на вахте, принимая от меня букет, сказала, что она здесь уже сорок лет и видела разных посетителей. Одни приходили с молотком, другие – с топором, но с цветами она видит впервые. Когда цветы передали, моя ласточка крикнула, что когда я выздоровлю, могу продолжать.
До встречи, моя голубка!
Занимаясь этим уже второе тысячелетие, к слову сказать (девушки, за которыми я ухаживал, уже начали умирать), пережив революцию от панталон до танга, стрингов и килотов, я утверждаю, что все у нас будет хорошо.
Хор мальчиков
Была оттепель. Мне двенадцать лет. Мой друг, который посещает во Дворце пионеров хоровую студию, сказал мне, что осенью они поедут в Ригу на смотр. Я в хоре петь не хотел, а в Ригу ехать хотел. В то время Рига была для меня круче Куршавеля. К 12 годам я нигде не был, а на поезде не ездил дальше пионерского лагеря. Пришлось записаться в хор в группу баритонов. Мне дали белую рубашку для выступлений. Репертуар был патриотично-лиричным. Из соображений политкорректности была подготовлена идеологически не выдержанная песня «Аве Мария». Руководила хором женщина с яркой дирижерской манерой и внешностью Элизабет Тейлор. Она парила и производила впечатление человека, который «по-большому не ходит». Она мне понравилась, но я был осторожен в своих чувствах, имея предыдущий опыт влюбленности.
Летом в пионерском лагере я влюбился в свою пионервожатую. Она со мной была мила. Однажды, прогуливаясь, я увидел, как она трахается с физруком, и перенес большое горе.