Следующее наше свидание состоялось в гостинице, где у них были служебные номера для работы с агентами и для своих низменных целей – пьянок и гулянок. Номерок был стандартный, пыльный, его в целях конспирации убирали редко – боялись внедрения вражеской агентуры и закладок аппаратуры слежения. Сорокин поздравил меня с тем, что в управлении меня считают перспективным направлением и сам полковник, начальник управления, дал добро на проведение операции. Я ошалел и подумал: пусть полковник забирает назад свое добро и оставит меня в покое со всем моим говном. Сорокин, поняв мое молчание как согласие, стал рассказывать мне план моей операции. Они хотели, чтобы я подал документы на выезд в Израиль, но до Израиля не должен доехать, потом США, внедрение в эмигрантское отребье и через три-четыре года – триумфальное возвращение на Родину по красной дорожке Внуковского аэродрома с развязавшимся шнурком, как у Гагарина. Заключительным аккордом станет книга, разоблачающая ЦРУ и МОССАД, о крупномасштабных операциях по развалу СССР с помощью еврейской эмиграции. Книга уже была написана двумя мэтрами советской публицистики – А. Чаковским и Генрихом Боровиком и ждала моего часа. Название книги было нетривиальное – «Я выбрал свободу». Я ответил сразу, что я не хочу этого, и объяснил почему:
Я не хочу в Израиль, Америку и Канаду.
У меня больные родители, русская жена и маленький ребенок.
Я не знаю ни одного иностранного языка, и я просто боюсь.
Мои доводы были признаны смехотворными, и я был отправлен думать. «Крепко подумайте, – сказал Сорокин. – Идите!» Я пошел вон. Дело приобрело нешуточный оборот, и я пошел к своему папе как к мудрому человеку. Я рассказал ему все эти мудовые рыдания, а он мне ответил сразу, не раздумывая: «Пошли их на хуй! Не 37-й год!»
Мне стало легче, и через неделю в четверг я пришел в гостиницу, постучал, Сорокин был в форме капитана СА с петлицами танкистов. Зачем ему был нужен этот маскарад, я не понял.
Я, заикаясь от волнения, сказал «Нет» и четко пояснил свое решение:
– жена не хочет жить на чужбине;
– я, единственный из класса, не освоил азбуку Морзе в школе на военной подготовке;
– разговариваю во сне, пыток не выдержу, и даже один звонок из органов заставит меня раскрыть все явки и пароли.
После того как я сказал, что стрелять по-македонски, с двух рук, не умею, Сорокин остановил мой словесный поток и сказал, что это очень плохо, мне будет трудно жить, органы ничего не забывают, мы с ним не знакомы и что в моем личном деле остается на всю жизнь запись-приговор «отказался от сотрудничества».
Много лет спустя, общаясь со своими ребятами на юбилее школы, где мы учились, я рассказал им за столом эту историю, и оказалось, что из десяти человек нашей компании такие предложения получили восемь. Трое из них живут в Канаде, четверо – в Америке, один умер, а я живу в Москве. Я до сих пор не знаю, кто из четверых «американцев» является агентом влияния.
Через год после прекращения работы с КГБ я ехал в командировку в Москву в вагоне СВ; попутчиком моим был Сорокин, который представился мне Нечипоруком, работающим в тресте сельхозмашин.
Вот такой выдумщик, е... т... мать!
В августе 91-го...
С.С. встретил революцию 91-го года в цековском пансионате, где отдыхал без семьи. Пансионат был не шик-блеск, но все-таки горный воздух и жемчужные ванны в сочетании с легкими амурными приключениями в лице заведующей производством столовой. Любовь была скорой, место удивительное, разделочный стол в цехе холодных закусок. Утром под «Лебединое озеро» он понял, что малина заканчивается, но судьбы своей он не страшился. Путч ему не нравился, фигуранты с обеих сторон тоже не брали за живое. В Москву он решил не ехать – лучше посмотреть на бой со стороны. Взял билет на 21-е, понимая, что в России революция не может быть больше трех дней, народ устает, если, не дай бог, больше трех дней, тогда начнется гражданская война на десятки лет.