У меня внутри все бурлило от разочарования. Что, черт возьми, это была за удача?
— Мой телефон разрядился, — прорычал я.
— Ты... отдал его Шону в начале Посвящения?
Как будто я, блять, отдал бы его Кэлли я–клеилась–к–парню–моей–подруги Макковски и Бо я–накачал–наркотиками–товарища по команде Маккензи. Элла покраснела, когда поняла, насколько лишним было спрашивать меня об этом.
— У тебя с собой ключи или ты отдала их Кэлли?
Прозвучало грубо, но мне было все равно. Я бы взломал ее Porsche, если бы это означало доставить нас в больницу в рекордное время.
— Нет, они у меня с собой. — Она встала, вытерла пыль с коленей и расправила плечи. — Давай вытащим его отсюда.
Шон поднялся с моей помощью. Я чувствовал себя чертовски ужасно из–за него.
— Сейчас неподходящее время, чтобы спросить, что случилось?
Его взгляд блуждал по сцене, и он вздрогнул. Шон, как и большинство из нас, держался подальше от склепа.
— У нас есть предатель. Кто–то рассказал копам. Мы услышали сирены и вовремя сбежали. Они не могли войти, потому что это частная собственность. Думаю, они уехали, проверив окрестности.
Мой рот пораженно открылся.
— Ни хрена себе.
Копы, вероятно, решили, что это была ложная тревога. Никто из нас не был настолько глуп, чтобы парковать свои машины на студенческой стоянке. Обычное место Эллы было на улице за холмом Святой Виктории, а я сегодня приехал на Ауди Шона.
Он кивнул, но потом снова застонал, как будто этот маленький жест причинил ему боль. Возможно, так оно и было. Я обхватил его за шею и попытался погладить по спине.
— Мы все бежали в Хижину Марни, и я заметил, что тебя и Эллы там не было. Я взял ключи у Дарлы и вернулся за вами двумя.
О, черт. Выражение лица Эллы тоже смягчилось.
— Спасибо, Шон. Ты лучший, ты же знаешь, да?
Черт побери. Я говорил это раньше, но скажу снова. Шон был настоящим. Я обнял его, чтобы подчеркнуть свою привязанность.
— Я люблю тебя, брат.
Это также объяснило, почему Шон был мокрым. Он вернулся за нами в такой ливень.
— Давай. Давай отвезем тебя в больницу.
Я обхватил его за талию и подтянул к себе, когда он покачнулся.
— Ты думаешь... — Робкий голос Эллы был таким низким, что мы вздрогнули. — Как ты думаешь, Бо... или Кэлли рассказали копам?
Шон смотрел на нее, не понимая.
Но я понимал.
Мои слова наконец–то дошли до нее, и она переосмыслила все, что когда–то считала правдой. Ее идеально построенный мир рушился под ее оранжевыми ногтями, и она изо всех сил пыталась ухватиться за что–нибудь, что могло бы ее удержать.
— Я не знаю, — сказал Шон. — Мы не знаем.
— Где наши телефоны? — спросила Элла.
— Дарла забрала телефоны у Кэлли, когда они пришли к Марни.
Элла больше ничего не сказала. Она развернулась и пошла к могиле сестры Виктории. Я знал, что она собирается сделать, еще до того, как она это сделала. Мы уже потеряли так много сегодня, но если и было что–то, за что Элла держалась — если не за свою гордость, то за свое эго.
В ее книге мы выиграли Ночь Посвящения, и наши имена будут вписаны в историю Святой Виктории.
Освещенная единственной лампой, висевшей над гробом, Элла взяла свою корону и осторожно опустила ее на голову, наслаждаясь моментом с тихим вздохом. Когда она повернулась к нам, она была похожа на падшего ангела с обрезанными крыльями. Даже разводы туши на щеках и размазанный блеск для губ не лишали ее красоты.
В глубине ее безупречных глаз горел неугасимый огонь.
Она никогда не казалась мне более прекрасной.
— Пойдем, принцесса, — сказал я, преодолевая ком в горле. — Все кончено.
Эта ночь закончена. Мы закончили. Все готово.
— О, Кейд. — Она криво ухмыльнулась, наклонив подбородок в своей надменной манере. — Кажется, все забывают. Я не принцесса Саут–Сайда. Я чертова королева.
Она взяла другую корону, пронесла мимо нас и остановилась. Обернувшись, она осторожно положила ее мне на голову.
— Мы сделали это, querido. Король и королева Ночи Посвящения.
Вселенная действует загадочным образом. Наконец–то мы получили то, чего хотели два года назад, когда это уже не имело значения.
С фонариком Эллы, направляющим нас, мы выскользнули из склепа.
Присутствие Эллы всегда освещало мой мир, как светлячки в позднем вечернем небе. Впервые с тех пор, как она ушла из моей жизни, сегодня я чувствовал себя живым.
Я бы сделал все, чтобы чувствовать себя так каждый день.
Мое молчание разрушило все шансы на то, что мы снова будем вместе, и Элла ясно дала понять, что было уже слишком поздно.
Свобода ускользала из наших рук, когда мы выходили из школы, снимая с себя оковы Ночи Посвящения. Дождь стих до моросящего. Мокрая трава шуршала под нашими ботинками, когда мы вышли во двор.
Мгновенно нас ослепил шквал красных и синих огней.
Через громкую связь прокричали четыре слова.
— Руки вверх!
ГЛАВА 20
Бонни и Клайд
18 октября 2014 г.
4:47 утра.
Элла, 18 лет
На последней фотографии я показала средний палец. Даже с Диором, подчеркивающим мои глаза, и блеском для губ, размазанным по краям ухмыляющихся губ, я все еще держалась за свою Кордовскую гордость. Моя корона Ночи Посвящения была наклонена, но по–прежнему царственно возвышалась на моей голове.
В этом доме мы не показываем людям слабости, милая.
Тюремная камера внутри была ничем не примечательна.
Полдюжины человек размещались во временном заключении. Оно кишело отчаянием и БО. Байкер с выцветшими татуировками, желтыми зубами и жилистой бородой одарил меня гнилой улыбкой.
Я скривилась и отмахнулась от него.
Кейд посмотрел на него так, словно это было долбаное соревнование.
— Держи свои глаза при себе.
Не обращая на него внимания, я обхватила пальцами прутья тюремной камеры. Я прислонилась лбом к стальным прутьям. По иронии судьбы, я стала превращаться в ревнивого монстра, который жил в моей голове, раскачивая клетку, шипя, чтобы его выпустили из этого чистилища.
— Joder mi vida (пер. к черту мою жизнь), —прорычала я.
Полицейские не покинули помещение Святой Виктории, как думал Шон. После унизительной сцены, когда нас поставили на колени с заложенными за голову руками, нас потащили в полицейский участок для допроса. Но не Шона, из–за травмы его срочно доставили в больницу.
Во время молчаливой поездки на заднем сиденье машины все правила, принятые в Ночь посвящения, укрепились во мне и Кейде. Мы поклялись в верности. Поэтому мы были связаны ею так же, как мафиози были связаны своей omertà (прим. пер. присяга или «кодекс молчания»).
Металлические наручники, впивающиеся в кожу, казались мне чужими и оскорбляли меня. По дороге в участок я также с чувством глубокого стыда пришла к выводу, что единственные наручники, которые мне нравятся, это те, которыми меня сковывал Кейд, когда мы трахались.
Как, черт возьми, мы сюда попали?
— Все будет хорошо, — прошептал Кейд, появившись рядом со мной и положив ладонь на мою спину. Она скользнула под мою обрезанную кожаную куртку и погладила мою голую кожу. — Не волнуйся, Элли.
Перевод: у Франциско Кордовы и Вэнса Ремингтона достаточно денег, чтобы поджечь все окрестности, если их детям будет причинен какой–либо вред.
Я вздрогнула и отодвинулась от Кейда на несколько шагов. Его прикосновение сбило меня с толку, заставило забыть о добре и зле. Оно навевало слишком много интимных воспоминаний, о которых я не могла позволить себе думать. Только не сейчас, когда у меня в голове был такой кавардак и я находилась под впечатлением от секретов, которые он хранил.
Этот спектакль был окончен. Я больше не могла притворяться сильной и собранной, пока ждала приговора.
Ложь Кейда, Шона и моя была железной. Были только мы и только мы. Мы бродили по окрестностям, но наткнулись на «незапертую» школу. Шон споткнулся в темноте и ударился о кирпичную стену. Отсюда кровь и ушиб головы. Все важные детали мы оставили за кадром.