— Я вижу себя в молодости. Непонимающего мальчика — немного дерзкого, немного высокомерного — но наполненного только любовью. Ты ведешь себя так, не потому что хочешь внимания, а потому что это единственный способ, который ты знаешь, как справиться с ситуацией. Миру трудно понять таких людей, как мы.
— Ты ходишь так, будто на твоих плечах лежит бремя всего мира. С правильными людьми ты мягкий, с остальными — жесткий, и ты не принимаешь чужого дерьма. Я всегда пытался защитить Джоша от более суровых реалий нашего мира, но с тобой мне никогда не приходилось этого делать. Правда?
Я торжественно покачал головой.
Внешне я был точной копией дяди Вэнса. Тетя Джулия так громко ахнула, когда впервые увидела меня. Но мое отношение...
— Неужели я такой же, как ты в моем возрасте?
Я почувствовала его ухмылку, а не увидела ее.
— Я был хуже. Я не получил свои шрамы и коллекцию ножей, играя в хорошего, послушного сына. Я свел твоего деда с ума.
Его смешок прошелестел в груди и улегся во мне, как успокаивающий ритм. Я отстранился и снова моргнул... от волнения. Да, так оно и было.
Адамово яблоко дяди Вэнса поднималось и опускалось.
— Обещай мне только честность в дальнейшем. Я следил за вами с той минуты, как мы усыновили вас с Оливией. Я знаю, что ты торговал наркотиками, Кейд. Я заплатил кучу денег людям, на которых ты работал, чтобы они молчали и держались подальше от нас. Точно так же я заплатил копам, чтобы они держали в секрете твою маленькую ночь в Святой Виктории.
Я не должен был удивляться. Я старался сохранить свое прошлое в тайне, но он бы все равно догадался.
— Могу я хотя бы забрать свой фоторобот?
— Нет. Он мой. Я вставил его в рамку, и он стоит у меня на камине.
Я уставился на камин. И правда, мой снимок в рамке стоял как гордый трофей. Неожиданный смех вырвался из меня.
— Ты, блять, не сделал этого.
— Я, блять, сделал, — согласился он с отеческой улыбкой, снова погладив меня по затылку. — Я знаю, что у тебя было трудное начало, сынок, но теперь я здесь. Мы здесь. Дай нам шанс уберечь тебя. Это все, чего мы с Джулией хотим. Это то, чего хотела бы и Вера.
— Я клянусь, если у меня, когда–нибудь будут проблемы, я приду к вам.
— Хорошо. — Он встал и разгладил переднюю часть своей рубашки. — Первым делом завтра утром мой частный детектив раскопает компромат на Маккензи, и мы займемся этим дальше.
Я все еще думал, что разобраться с Бо в одиночку будет лучшим решением.
— Тебе не нужно вникать во все эти проблемы. Я могу сам позаботиться о Бо.
Дядя Вэнс бросил на меня злобный взгляд и усмехнулся.
— У Маккензи отвратительный послужной список, который они любят скрывать. Я собираюсь уничтожить этих ублюдков. В стиле Ремингтона.
— Я ценю это, но я все еще хочу разобраться с Бо самостоятельно.
— Ты хочешь наказать его?
Я не дрогнул.
— Да. Раньше я не мог этого сделать, но теперь, когда у меня есть доказательства, я хочу его немного напугать. — Ты не должен играть со своей едой, но я хочу. — Я хочу, чтобы он понял, что я знаю. Я хочу напугать его тем, что будет дальше.
В конце концов, месть — это блюдо, которое лучше подавать холодным.
Дядя Вэнс выглядел так, будто что–то обдумывал, затем он повертел шеей из стороны в сторону и поднял выброшенный золотой клинок. Он закрыл его, а затем бросил в мою сторону. Я взял его, не дрогнув.
— Теперь он твой, — заявил он. — Напугай его, но не причиняй ему вреда. Оставь тяжелую работу мне.
Лезвие было тяжелым в моей ладони. На золотой рукоятке были выгравированы инициалы V.R. Это было похоже на почетный обряд посвящения — получить что–то, принадлежащее одному из самых влиятельных людей в Норт–Сайде.
— Спасибо, — прошептал я еще раз. — За все... папа.
Улыбка, расплывшаяся на его лице, стоила всего. Меня охватило чувство вины за то, что я не назвал его так, как он жаждал услышать в течение двух лет.
— Люблю тебя, малыш. А теперь иди отдохни. Завтра все начнешь сначала.
Я вышел из его кабинета, но не раньше, чем пробормотал в ответ.
— Я тоже тебя люблю.
Судя по резкому вдоху, он это услышал.
Я действительно любил своих родителей. Я не мог сказать это в течение двух лет, но теперь я мог.
Любовь была как колючка. Она росла на стебле и укалывала тебя, когда ты подходил слишком близко, заставляя принять сладкую, терпимую боль, которую она причиняла. Вы можете зализывать свою рану, но формирующийся шрам всегда будет напоминать вам о том моменте, когда вы попали в плен одной из самых сильных, самых основных человеческих эмоций.
Я никогда не забуду момент, когда я влюбился в Эллу.
Она подкрадывалась ко мне медленно, но, верно. Прежде чем я понял, эта дьяволица обвила меня вокруг своих пальцев. Мои дни проходили так, чтобы она улыбалась и смеялась, а ночи были заполнены мечтами о том, как я могу заставить ее улыбаться и смеяться. Это была любовь. Жестокая и сладкая, как всегда.
Она заставляла тебя ставить других выше себя.
До тех пор, пока вы не остановите это и не вытесните из своей системы.
И, возможно, именно это мне придется сделать, если я когда–нибудь захочу забыть любовь всей моей жизни. Любовь к кому–то, достаточная для вас двоих, может стать ядовитой. Хотеть кого–то, кто больше не хочет тебя, было смертным приговором.
Я попрощался с ней, когда в своем последнем письме к ней излил свои чувства, как любовную поэму.
Пришло время расстаться.
Навсегда.
ГЛАВА 22
Лживая сучка получает по заслугам
20 октября 2014 г.
12:34 утра.
Элла, 18 лет
Две вещи заставили меня приехать к дому Дарлы Хилл посреди ночи.
1) Вернуть свой мобильный телефон.
2) Выяснить, что между нами пошло не так.
Я не могла вспомнить точный момент, в который мы расстались. Просто это... случилось.
Посвящение показало мне, что не только мое общение с Кейдом было неполноценным, но и с Дарлой тоже. Пришло время исправить ошибки.
Отчаянные времена требовали отчаянных мер. Родители лишили меня права управлять автомобилем, заперев ключи от машины в сейфе, поэтому я достала дубликат, который сделала для экстренных ситуаций, и выскользнула с балкона, как шпионка из фильма класса «Б».
Дом Дарлы находился в десяти минутах езды от моего; мы жили в одном закрытом поселке. После полуночи дорога сокращалась до семи минут при отсутствии машин.
Я приехала за рекордно короткое время — шесть минут, как будто это была Grand Theft Auto, и припарковалась за ее зеленым Корветом.
Разноцветные листья хрустели под ногами, пока я бежала трусцой к дому Хиллов. Свет в доме был выключен, а вдалеке каркали вороны. Знак невезения. Хотя я не уверена, насколько хуже может быть, но я бы не стала ставить на судьбу.
Меня не удивило слабое свечение, пробивающееся сквозь окно Дарлы. Обычно она засиживалась допоздна, читая эротику. Нагнувшись, чтобы взять с земли небольшой камешек, я со всей силы швырнула его в стеклянную поверхность – какая–то маленькая часть меня надеялась, что я разобью его вдребезги.
Я сделал это еще три раза.
Дарла открыла окно, лицо напряженное и немного ошеломленное. Взгляд сузился, когда она заметила, что это я.
— Элла?
— Нет. Это гребаный Санта Клаус! — прошептала я, закрывая рот руками. — Да, это я!
Она закатила глаза.
— Впустишь меня? — спросила я.
Ладно, скорее умоляла. Сегодня было прохладно, и я уже успела замерзнуть в розовой майке и джинсовой куртке.
Дарла оценила меня так, как оценивают жертву на суде.
И в этот раз я увидела страдание, скрывающееся в ее выражении лица. То, что она прятала за ехидными замечаниями и грубыми уколами.
Что–то на моем лице заставило ее поднять белый флаг. Я тоже подняла свой, желая положить конец этому раздору.
— Пожалуйста, дорогая, — поддразнила я ее.
Когда мне было семь лет, я узнала, что Диана назвала ее Дарлой, потому что это звучало как "дорогая" (пер.в оригинале дорогая – Darling, что схоже с её именем Darla). Это показалось мне таким очаровательным. Настолько, что большую часть второго класса я отказывалась называть ее иначе, чем дорогая.