Боцман недовольно мотнул головой. Ему радостное настроение Мити явно не нравится. Сам хмурый какой-то. Лицо избороздили глубокие морщины, а ведь он не старый. Ему около тридцати. Неспешно говорит:
– Поступил приказ. Лейтенант в бинокль заметил на одной высотке в секторе 2А странное движение. На самой крыше какая-то возня. Кажется, там оператор БПЛА сидит. Надо бы сходить и проверить. При обнаружении-уничтожить.
– Вдвоем? – хмурится Митя. – А если там их штук тридцать?
– Вы спецназ или где? – недовольно бурчит басом Боцман. – У меня нет людей, чтобы с вами отправить.
– Прикрывать нас кто будет? – вступаю в разговор.
– Я с Лешим, – отвечает командир.
– Сам?
– Сам.
– Но как же…
– Не парься, лейтенант разрешил. Мы с Лешим идем до высотки, занимаем позицию. Вы – внутрь. Действовать тихо. Обратно пойдете – прикроем.
– А если нарвемся на толпу? – спрашиваю я.
– Ты как, такая трусливая, в разведку попала? А? – токсично интересуется Боцман. – Приказы не обсуждают, поняла? – и добавляет шёпотом, но чтобы я слышала. – Дочь генеральская, твою налево. – Делает голос громче. – Мы с Грачом внимательно смотрели. Там на крыше двое, от силы четверо, не больше. Один оператор, один технарь и два прикрывают. Справитесь.
Глава 4
Грач – это позывной нашего лейтенанта. На гражданке он – Алексей Алексеевич Шнычкин. Блин, я, когда впервые оказалась в армии, то довольно скоро перестала воспринимать нормальные имена и фамилии. Тут, и особенно это разведки касается, сплошные позывные. Шифруемся от противника. Да так и быстрее. Не говорить же, в самом деле: «Дмитрий Михайлович Соколов, вам поступил приказ обследовать вон то здание на предмет обнаружения сил противника».
Гораздо проще – «Сокол…» и дальше по тексту. Хотя сказано всё будет намного проще, да ещё с матерщиной. О, здесь её не употребляют. Это в обычной жизни она, как острая приправа. Когда кто-то хочет показать, как он злится, или проявляет свою невоспитанность. В армии на матерном русском говорят. Мне сначала жутко резало слух, я же всё-таки девушка! Но довольно скоро убедилась: это парни не ругаются. Разговаривают, иначе уже не могут. Хотя при мне стараются особо не вырождаться. Джентльмены, блин.
Боцман, сообщив, что выдвигаемся через пять минут, уходит из нашего убежища. Вздыхаем, но делать нечего. Мы в армии, да ещё и на войне. Тут приказы не обсуждают, а выполняют. Обжаловать можешь потом. Хоть до посинения. Но сначала сделай, как велено. Ещё одна истина, которую мне пришлось запомнить крепко-накрепко. Да и Митя мой того же требует. Сказал однажды, что я ему во время боевых выходов – командир. Чтобы слушалась беспрекословно, а иначе отправлю домой, под мамкино крылышко.
В общем, готовимся. Проверяем снаряжение, чтобы ничто нигде не звенело, не гремело и даже не трепыхалось. Прыгаем на месте. Набиваем рожки патронами, цепляем на разгрузку гранаты. Проверяем, как работают портативные рации. У каждого в ухе миниатюрный внутриканальный наушник, у гортани – ларингофон. Всё в порядке. Шлемы на головы, броники подтянули, посидели на дорожку.
– Мить… – говорю я, пока восседаем на корточках, словно два тучных ворона, собравшихся в далёкий перелёт.
– Что?
– Я же тебе говорила?
– Я тебе тоже люблю.
– Спасибо, конечно. Но я не об этом.
– А о чём?
– Ты офигенно целуешься.
– Говорила.
– Вот же…
– Не отчаивайся. Ты тоже целуешься хорошо.
– Хорошо – не офигенно! Ты что, припух, сержант Соколов?!
– А то что ты мне сделаешь, сержант Золотникова? Зацелуешь насмерть? Ой, боюсь-боюсь…
Мы тихонько хихикаем. Дурачимся, как два подростка. Но, может, это потому, что мы в душе такие и есть? Мне 19, Мите – 20, нашему лейтенанту – 21 год, и только Боцман в нашей роте старый, как экскремент мамонта – ему что-то около тридцати. Больше или меньше, не знаю. В личное дело не заглядывала.
– Хочешь анекдот расскажу? – спрашивает Митя. Знаю и люблю эту его манеру в напряженные моменты шутить. Киваю в ответ. – В природе есть два вида страусов: серый и голубой. Отличаются они тем, что при испуге серый страус прячет голову в песок, а голубой только этого и ждёт.