На водной глади плавно покачивалась удерживаемая якорем шаланда, на которой валялось с полдюжины шкур вигоней и гуанако, убитых на островах во время плавания. Это было суденышко с двумя мачтами, сильно отличавшееся от пирог туземцев, перекрытое настилом от форштевня[19] до кормовой мачты. Такелаж[20] несколько напоминал оснастку бретонских сардинщиц[21], у которых фок, обшитый с наружной стороны и удерживаемый в натяжении штагом[22], мог служить кливером[23]. Лучше оснащенная, чем каноэ туземцев, с парусами из циновок, балансирами и лопатообразными веслами, она могла плавать в открытом море.
Индейца перенесли на судно и поместили под настилом на охапке сухой травы. Раненый по-прежнему не приходил в себя.
Карроли вернулся на берег, взвалил на плечи ягуара и отнес на корму шаланды, паруса которой уже были подняты. Легкого дуновения ветерка оказалось достаточно, чтобы судно — теперь можно было прочитать его название: «Вель-Кьеж», что на языке аборигенов означало «Чайка», — отчалило.
Время приближалось к пяти, и отлив еще в течение шести часов будет гнать воду на восток. Шаланда держалась в кабельтове[24] от левого берега. Благодаря стихающему северо-западному ветру, шаланда двигалась довольно быстро. Порой, когда ветер порывом налетал из-за какого-нибудь выступа скалы, паруса округлялись. «Вель-Кьеж» тогда заметно кренился, и Карроли, стоявший у руля, отдавал шкот грота и приводил, если надо, руль к ветру[25]. Но солнце клонилось к горизонту, бриз стихал — через каких-нибудь полчаса они будут полностью зависеть от течения.
Мало-помалу скалы становились ниже, иногда они отступали, и тогда безжизненный скальный ландшафт сменялся равнинами, зелеными лугами, густыми лесами. Бухты, питаемые в основном водой рек, впадающих в пролив, становились более широкими, а берег — более изрезанным.
Кау-джер и Карроли хранили молчание. Время от времени Кау-джер заглядывал под настил, склонялся над индейцем, трогал его грудь, прислушивался к дыханию, смачивал бледные губы раненого целительным снадобьем. Затем возвращался на корму и вновь погружался в раздумье, которое его спутник даже не пытался нарушить.
«Вель-Кьеж» оставался во власти течения до восьми часов вечера. Исчез серп нарождающейся луны — ночь обещала быть темной. Надо было поторопиться скрыться за скалами, поскольку вот-вот должен начаться прилив.
Карроли направил шаланду к узкому заливчику, отгороженному от моря высоким каменистым выступом, о который с шумом разбивались волны. Он отдал кошку[26], оба паруса были взяты на гитовы[27] и притянуты к мачтам. Теперь настало время позаботиться об ужине.
Он принес несколько охапок валявшегося на берегу хвороста, сложил из двух камней очаг и развел огонь. Несколько рыбешек, выловленных утром, остатки бедра гуанако, утиные яйца, запеченные в золе, несколько галет из запасов, хранившихся на судне, — вот и вся еда. Пресной водой из ближайшего ручейка разбавили тростниковую водку. Поев, Карроли вымыл столовые и кухонные принадлежности и убрал их в ящичек, прикрепленный к борту с внутренней стороны. Пожелав доброй ночи Кау-джеру, он растянулся на корме и быстро заснул.
Стояла тихая, темная ночь, небосвод был усеян звездами, среди которых на середине расстояния между горизонтом и зенитом блестели бриллианты Южного Креста. Никаких звуков, кроме шипения пены на прибрежной гальке. Природа погрузилась в сон, бодрствовал лишь один человек — Кау-джер. Он сидел на корме, облокотившись на край борта. Ноги его от ночного холода были закутаны одеялом. Погруженный в свои мысли, он не забывал поглядывать на воду — не начался ли отлив, который позволит продолжить путь.
Несколько раз какие-то звуки прерывали его мысли. Он вставал, осматривался, прислушивался. Но, убедившись, что все в порядке, усаживался на прежнее место.
Вероятно, он задремал и спал до двух часов ночи. Одновременно с Карроли его разбудило покачивание шаланды, которая стала разворачиваться на якоре.
— Отлив, — коротко бросил Карроли.
— Пора в путь, — также коротко ответил Кау-джер и полез под настил.
Индеец дышал так слабо, что, только наклонившись совсем близко к его губам, можно было понять, что он еще жив.
Над гладью моря со стороны суши поднялся попутный бриз. Это означало, что с первыми лучами зари «Вель-Кьеж» будет у стойбища валла — цели их плавания.
Плыли в безмолвии по подернутой мелкими пятнами ряби воде, казалось, еще не отошедшей от сна. Судно по-прежнему держалось в нескольких сотнях футов от берега, смутно вырисовывавшегося на фоне светлеющего неба. В предутренней темноте тускло мерцали огни двух-трех костров. То тут, то там виднелись навесы. Под ними отдыхали индейцы. Всю ночь они поддерживали огонь, отпугивавший хищных зверей.
19
Форштевень — вертикальная или наклонная балка набора судна, замыкающая его носовую оконечность; является продолжением киля, связывая последний с набором палуб.
20
Такелаж — совокупность судовых снастей (стальных и растительных тросов, цепей и проч.) для крепления рангоута, управления парусами, а также для грузоподъемных работ, подъема и спуска флагов и сигналов. Однако здесь автором, видимо, подразумевается и парусное вооружение. Такелаж делится на
21
Сардинщицы — специфические плоскодонные суда, используемые рыбаками Бретани для прибрежного лова рыбы, главным образом сардин. Такой тип рыбачьих суденышек нередко появляется в произведениях Верна. Наиболее близки к ним отечественные черноморские шаланды.
22
Штаг — снасть стоячего такелажа, расположенная в диаметральной плоскости судна и поддерживающая с носа мачту или стеньгу.
23
Очевидно, речь идет о треугольном парусе, перерезанном на две части. В случае надобности верх паруса обносится вперед и служит кливером, косым треугольным парусом, устанавливаемым впереди фок-мачты.
27
Взять паруса на гитовы — подтянуть паруса к мачтам (или реям) особыми снастями — гитовами.