Ближние мысы на фоне дальних – у пространства много слоёв и уровней. И одновременно неуверенность: вдали продолжается этот же остров – или уже другой? Зелень – лишь крапинки на камне. В море корабельный ветер, рвущий парус, сбивающий с ног.
Облака подчеркивают гребни гор. Горы дают знать. То, что казалось огромной землей, – только мыс, и можно выбирать сверху залив, в котором вернёшься к морю. Острова торопятся вверх – так появляется безжизненность вертикальных стен, где не удержаться даже фисташке или можжевельнику. Рядом с сухостью камня, солёностью моря – плоды только от меня самого. Свобода – дар мне и мой дар. Одновременны чёткость линий и их взаимопроникновение. Стойкая выпрямленность гор и настойчивая текучесть воды. Но упорны и острова – земле не сгладить рвущийся наружу камень. Не ждущие воды с неба.
Города развернуты в море своей сердцевиной, без предместий. Крыши домов перемешаны с крышами корабельных надстроек. Камень домов растет из острова. На другом острове что-то другое, разноцветные дома взбегают на гору, за ними гнаться по лестницам – как выбрать из них правильную? Путь зовётся прекрасным – независимо от того, идти по нему вниз или вверх. Хорошо помнить, что над твоим домом есть что-то выше. Улицы текут навстречу водопадами ступеней, с каждой видно море внизу. Небо – хороший фон для домов, а на площади строили корабли.
Другой город спрятался в тени выметенного акрополя между круглых узкогорлых кувшинов бухт, между носорогов, пьющих из моря. Плывёт на каменном корабле, пугаясь солнца так, что и улицы занавесил сверху. Статуи ушли, оставив только впадины от своих ступней на камне. Церковь стала провалом в скале. Дома – только камешки в ладонях гор, далёкие белые облачка у воды. Если считать себя слишком многим – свободы не будет, потому что она – и свобода от себя.
А крепость нужна, чтобы видеть волны, мысы, небо во весь простор, чтобы сберечь его. Это трудно, стены осыпаются, не выдерживая длительности и величины усилий. Им помогают пришедшие к ним – стены держатся на взглядах, привлекают их и переправляют в ветер. Камень включает в себя древнюю жизнь, волна – продолжающуюся. Ветер – будущую? Ждут тех, кто сможет справиться со свободой лучше, не разменять её на склоки, которые кончаются Эгоспотамами. И морское кладбище никогда не спокойно – просверлено цикадами и продуто ветром. Рядом с мгновенностью появления и исчезновения. Свобода – распознающая, к какому берегу стремиться, а какой – чужой. Солнце над камнем – жёсткое.
Встретимся в воде грота на Тилосе и будем плыть между островов. Запах соли и йода, чабреца и полыни. Закат дает мягкость камням, лунный свет – стальную жёсткость морю. Берег в длину огней.
К УЩЕЛЬЯМ (САМАРИЯ, РИХТИС, ИМБРОС)
Ночью, что не отличить горы и небо. В ветре, надевающем всё, что с собой. Далее светом, натыкающимся на самое острое, пока не начинает слепить. Прилепившись к неровной стенке в спуске к просыпающемуся в тенях. Всё глубже проваливаясь по соснам. К валунам реки на дне, то исчезающей в подземные ходы, то появляющейся – только свет способен выявить ее прозрачную воду. Текущая – сама себе тень. Во вливающейся в длинную воронку жаре движущимся стеклом перебрасывая краски преломлённого света с блика на блик. Течения деревьев пытаются успеть за ней, но быстро устают и лежат, отдыхая. Белые камни тоже плывут к морю – киты и сёледки, высовывают лбы над водой, можно идти по их спинам. В самом узком – следуя воде, над водой, занявшей всю стиснутую ширину.
Стены все выше и все расчерченнее. Белые бороздки пальцев. Волны. Мозаика плит, вплавленных во что-то ещё. Чешуя ящеров. Рифлёное железо с листом метров сто шириной. Блоки кладки строений неведомых народов. Прожилки белого в розовом. Цвет оранжевого огня. Кто-то пытался тут жить внутри хаоса когда-то случайно упавших и случайно обточенных водой камней, но ушёл, оставив загородки садов и церкви. Прутья собрались под валуном, упираясь в него – чтобы не упал? чтобы убежал на них сороконожкой?
Человек – точка у высоты стен. Может быть, высота и вертикальность таковы, что дно не удержится в огромной прорези и будет падать дальше, неизвестно сколько. Совсем наверху – коричневый, белый, голубая дымка. Может быть, ущелье проточено небом – беспокойным и горячим. Очень много пространства – даже в самых узких местах не тесно, потому что небо над головой. Клином, как между небоскрёбов Нью-Йорка. Стены чуть наклоняются над дном, хотят спрятать его от неба? И когда они встретятся, появится зал с потолком трехсотметровой высоты, в таком тоже не будет тесно ни звукам, ни людям – тем, кто умеет войти в пространство не вбок, а вверх.