А однажды я стоял с артистом Михаилом Козаковым за кулисами. Он был в костюме мольеровского Дон Жуана. Зал еще усаживался, мы слышали зрительский говор, постепенно стихающий, особенный, чего-то ожидающий говор. Усиленная фонограмма зрительских сердец. И тоже о чем-то говорили. Но вдруг, по какому-то сигналу, которого я и не заметил, он властно отстранил меня рукой, взглянул на меня чужими враждебными глазами, другой рукой отбросил кулису точно это была не портьера, а тетива и выкрикнув фразу, которую он должен был начать еще за сценой, пружинной походкой, корой никогда не ходит в жизни, вышел на сцену. И тотчас раздались аплодисменты.
Я люблю их за то, что они могут в одно мгновение взять зрительный зал и держать его, приковывая к себе внимание бесконечно долго. А вы знаете, что такое держать зрительный зал? Вы когда-нибудь выходили на сцену, на пустую сцену, когда ослепительный свет бьет вам в глаза и оттого вы не видите, а только чувствуете одно общее тело зрителя, одни общие его глаза и одно общее дыхание? Да, что там на сцену! Каждый знает еще со школы, как страшно, как трудно одному выступать перед многими. Как нелегко удержать их внимание, заставить слушать себя, не смотреть по сторонам, не переговариваться с соседом. Как это трудно – быть непрерывно интересным, не скучным, а в случае, когда внимание слушателей и зрителей рассеивается, не злиться на них, не ненавидеть их, а, собрав всю свою волю, что-то такое совершить, повернуть в себе, чтобы они снова обратились к тебе.
А они каждый вечер выходят на сцену, чтобы один на один или маленьким отрядом сражаться с большим и поначалу настороженным и рассеянным, пришедшим отдыхать, зрительным залом, Да, пришедшим отдыхать, развлекаться, наслаждаться и поначалу не идущим им навстречу, а ожидающим, что они ему все это преподнесут. А им непременно надо сообщить залу что-то серьезное, а не только развлечь, важное про жизнь, про ее смысл.
Я люблю их за то, что в них живет детство, чистая игра, А способность и тяга к игре, исполненной фантазии и чувства счастья, блаженства любви но всему на свете, бескорыстия и беззаботности – ведь это и делает нас людьми! Я всегда восхищаюсь, когда смотрю как они озорничают на сцене, как малые дети самозабвенно, как в старину говорили, ломают комедию! С обманами, трюками, розыгрышами... И это те самые актеры, которые вчера играли Шекспира, Достоевского, Чехова и персонажи их были страстны, трагичны и столь разнообразны в душевных движениях, что временами становилось не по себе от их знания скрытых причин человеческих поступков.
Я люблю их за то, что они ежедневно воплощают мою мечту, мое желание прожить жизнь другого человека, Ну, хотя бы часть ее, даже мгновение. Прожить жизнь другого или других – одно из коренных желаний человека, оно присуще всем люд, всем без исключения. Каждый из нас в детстве, юности, а бывает и взрослым испытывает желание стать актером... Пусть только в мечтах, снах, наяву, тайных позывах, о которых никому не рассказывают. Каково там, в чужой жизни? Заманчиво и страшно, И мы фантазируем, актерствуем про себя. Я знаменитый ученый, совершаю открытие и все говорят обо мне, пишут. Я моряк, капитан дальнего плаванья, в морях моя дорога. Я солдат и герой. Я – первая красавица! Ну, пусть не первая, просто очень красивая женщина и меня любит тот… одним словом т о т ! Или просто я не я, а прохожий или старик, что сидит на скамейке в парке... Хоть немножко, а пожить жизнью другого! Не потому, что не нравится своя, хотя бывает, что своя жизнь и не нравится, а хочется попробовать, представить себе, каково там...
А они каждый вечер, каждый вечер!
Я люблю их за естественное мужество, за неизбывную преданность сцене. Никакая болезнь не остановит их, если они заняты в спектакле. Если актриса не умерла, она должна быть на сцене! – крикнул при мне известный режиссер, не увидав на репетиции исполнительницу одной из главных ролей. И они играют с темпер турой, держась лишь силой духа. И немало их в истории театра умерло прямо на сцене, так и недоиграв своей роли, или сразу же после закрытия занавеса.
Может быть все это из области чувств и кому-нибудь в моих объяснениях в любви недостанет основательности? Ну что ж, есть и основательность у моей любви, хотя напряжение и непрерывная игра чувств, их перепады и столкновения – свидетельство полноты жизни.
Есть в их профессии в самом их деле серьезное и важное. Пьеса и в особенности спектакль – не что иное как живая модель человеческого общества. В спектаклях люди как бы проигрывают варианты собственной жизнедеятельности, проверяют возможные контакты, способы достижения цели, обнаруживают пути ведущие к ошибкам, нередко – к трагедиям. В живой модели – спектакле люди видят идеальное воплощение своих надежд, наилучшее высоконравственное устройство жизни. Видят в увеличенном изображении, в концентрированном действии, длящемся каких-нибудь три часа в с ю свою долгую жизнь, прошлое и будущее. Ну разве это не поразительно! А ведь эту модель нашей с вами повседневности создают они, актеры!