…Нет, Садаф-биби не похожа на Райхану-бану. Та была дочерью известного торговца из Кята, к тому же христианка. И еще припомнил Бируни: Райхана была белолицей, с большими глазами, в них голубело весеннее небо, а золотисто-рыжие волосы так и полыхали на солнце.
Больной смежил веки.
…А Садаф-биби смуглая, круглолицая, глаза иссиня-черные, брови тоже темные. Но все равно чем-то напоминает она ему Райхану. Чем? Этого он не берется объяснить… Так ли уж все надо объяснять? Ему довольно того, что каждый раз, когда он видит Садаф-биби, слышит ее мягкую, с картавинкой речь, невольно припоминается Райхана-бану. И на душе светлеет…
Вот как сейчас…
Садаф-биби быстро повернулась, почувствовала на себе его пристальный взгляд: вся вспыхнув, подошла к постели.
— Лекарство, то, что вы заказали… я его принесла, учитель!
— Кто ходил за лекарством? Сабху?
— Нет, Сабху занимался ужином. Я ходила, учитель.
Полуприкрыв лицо краем красной косынки, Садафбиби присела к столу, на котором рядом с кувшином, полным сладкого шербета, лежал небольшой сверток. Голос девушки вдруг изменился, дрогнул:
— Учитель! Если позволите… я не буду ходить на базар в тот ряд…
— Почему?
— Горбун, похожий на паука… он сегодня приставал ко мне…
Бируни приподнялся на локоть.
— Говорил плохие слова… Лучше не спрашивайте меня, лучше я замолчу, учитель.
История повторяется, да?..
Длинные пальцы Бируни невольно сжались в кулак.
Вчера утром за лекарствами ходил он сам. Заказал что надо, но только вышел за порог лекарственной лавки — из угловой в ряду лавки выскочил какой-то нескладный человек, издали похожий на пень, и преградил ему путь. Бируни узнал его: любитель поиграть на нае в питейной у Маликула шараба, известный в городе скупщик вещей, продает всякую всячину — и одежду, и утварь, и предметы хозяйства в доме, и еще, говорят, драгоценности… и деньги в рост дает. Пири Букри, Черный Паук…
Истинно непостижимы пути аллаха!
Жизнь столкнула Бируни с горбуном еще сорок лет назад, в Кяте, как раз, между прочим, в доме, где жила Райхана-бану. Горбун, как и Бируни, жил тогда в Кяте, считался учеником знаменитого торговца — отца Райханы-бану. Но ученик, что был мягче шелка, преданней сторожевого пса при жизни учителя, чуть ли не в тот самый день, как умер торговец, нагрянул во тьме в его дом и пытался насильно овладеть девушкой.
Пришлось «ученику быстро-быстро убраться из Кята. Бируни на долгое время потерял горбуна из вида. И надо же: сорок лет спустя встретил его в Газне, в питейной Маликула шараба! Сидит, играет на нае, да так, что не у одних завсегдатаев льются слезы и рыдает душа.
По правде сказать, избегая встреч с Пири Букри, Бируни и сдерживал желание бывать у Маликула шараба.
Что там болтал ему вчера этот Пири Букри в торговом ряду? Мышью вынырнул, засеменил рядом, затараторил, захлебываясь словами:
— Простите, ради аллаха, простите меня, мавляна! Умный человек старое не помянет, говорят мудрецы, ведь это верно? Забудем старые раздоры, мавляна! Простите, простите… оба состарились… Вы-то в зените славы, а я — кто? Помыкался в этом мире подлунном. Не дал аллах погибнуть… Знаю, вы знаток редких камней, как никто, разбираетесь в них! По воле судьбы в руки вашего покорного слуги попал редчайший камень. Прошу вас: взгляните на него и скажите цену, мавляна!
Болтливый, видно, знал, чем можно смягчить душу Бируни. Вот уже много лет Бируни мечтает написать книгу о редких камнях, собирает сведения об их свойствах, даже сказочные, невероятные.
Превозмогая слабость в теле, Бируни молча пошел за горбуном. Вошли в низенькую, полутемную лавку, оттуда перешли в маленькую комнату с камышовой циновкой на полу, из комнаты спустились в погреб, что ли, какой-то, остро ударило в нос запахом сырости. В погребе теплилась убогая коптилка. Кругом громоздились большие и малые сундуки, мешки, хумы, коробки, коробочки.
В самом темном углу Пири Букри открыл железный сундук, сняв замок величиной с лошадиную голову: приподняв крышку сундука, долго рылся в нем: наконец, вытащил что-то, подошел к Бируни, показал в свете коптилки коробочку, напоминающую но форме черепаху:
— Этот жемчуг в драгоценной оправе я купил у одного купца-багдадца, мавляна. Честно признаюсь, купил за большие деньги. Да все грызет сомнение — не ошибся ль в цене?
Пири Букри нажал на некую защелку снизу, на брюшке черепахи. Панцирь откинулся со звоном, и сумрачный погреб озарился, будто от десятка свечей. Со дна коробочки сиял, переливаясь радужно, камень величиной с голубиное яйцо и яркости невиданной!
Вот тебе и жалкий горбун, мастер ная!
Бируни всмотрелся в чудесную, источающую голубовато-синее пламя драгоценность. Всевышний! Да это ведь, право слово, знаменитый, когда-то принадлежавший халифу Гаруну ар-Рашиду камень. Она куда-то потом исчезла таинственным образом, как сказано было в преданиях, редкая, редчайшая, диковинная драгоценность, с ней связано много темных и мрачных историй!
Бируни осторожно вынул камень из коробочки, положил себе на ладонь. Какая игра красок! Сколько нежных переходов от одного цвета к другому!
Ну и Черный Паук! Ухитрился раздобыть такую драгоценность, если и не украшавшую, может быть, сокровищницу великих мира сего, но достойную ее украшать! Выходит, слухи о том, что человек этот и хитер и страшен, небезосновательны.
— Цена этого камня такова, что вы сможете купить себе за него пол-Газны!
Горбун будто испугался этих слов. Цепко схватил камень, зажал в руке, поспешно положил потом драгоценность в круглую железную коробочку.
Бируни молча повернулся к выходу из подвала. Пири Букри догнал его в средней комнате:
— Мавляна! У меня к вам одна просьба… Вы видели своими глазами: ваш покорный слуга не из нищих. Берите, чего и сколько хотите… хоть золото, хоть драгоценности… сколько хотите… Но есть просьба к вам. — Светлые, прямо-таки невинно-голубые глаза горбатого торговца блестели, будто у анашиста, редкая рыжая борода судорожно дрожала: — Единственная просьба: отдайте мне, — мавляна, ту служанку, которую вы купили у Маликула шараба! Прошу, умоляю… за любую цену.
Бируни резко рванулся вперед — поскорей уйти отсюда. Тяжело дыша, Пири Букри схватил его за рукав:
— Хотите? Отдам вам тот камень, цена которому… пол-Газны!
Поистине этот человек, этот пожилой мужчина вел себя словно безумный юнец: из невинно-голубых глаз его на широкое, костлявое и морщинистое лицо текли слезы — неподдельного страдания слезы!
— Пожалейте меня, мавляна, пожалейте!
Как странно, бывает, крутится колесо жизни! Сорок лет назад слышал Абу Райхан от этого же человека — тогда-то и впрямь юнца, обезумевшего от животной страсти, — ту же мольбу!
— Убери руку, Пири Букри! Я не работорговец.
Бируни силой вырвал из цепких пальцев Черного Паука рукав своего халата. Выскочил наконец на улицу.
Крутится-крутится колесо жизни, повторяется движение… Райхана-бану, Садаф-биби…
Бируни посмотрел на понуро склоненную девушку.
— Ты права, Садаф-биби! Хозяйничай дома, пусть на улицу выходит Сабху…
Тут как раз послышались торопливые шаги с улицы, и в комнату вбежал Сабху. Он был явно взволнован, белая шапочка сбилась набок.
— Учитель! К нам пожаловала госпожа из дворца!
— Из дворца?
— Да, в крытой повозке, в сопровождении конных нукеров.
— Странно. Днем, когда у меня был приступ, из дворца прискакал гонец. Сиятельный султан, оказывается, желает завтра видеть Бируни на совете улемов[18], а теперь вот…
Бируни не успел продолжить, как дверь распахнулась: вошла сама Хатли-бегим, сестра сиятельного султана, родная сестра.
Женщина была в черном одеянии, приличествующем самым торжественным случаям. Тонкую талию, красоту плеч и высокой груди подчеркивал узкий, в обтяжку, черный, расшитый золотой ниткой камзол, надетый поверх матово-черного длинного платья. Лицо женщины прикрывала прозрачная черная вуаль с золотыми крапинками. На ногах — лакированные черные кавуши с загнутыми кверху носочками-, руки у запястий украшали двойные золотые браслеты, на которых темно-красным полыхали гранаты.