– Зато у меня есть возможность ходить на скачки, когда захочется.
– Ленивый лоботряс! – Он говорил как тот, прежний, Дональд, но непринужденность постепенно уступала место безразличию. – Только в крайнем случае, как несостоятельный должник, я мог бы воспользоваться собственным имуществом, чтобы спасти обреченное дело. Если бы дела моей фирмы стали совсем плохи, я бы сразу прикрыл ее. Было бы просто сумасшествием упустить время.
– Фрост, наверное, спрашивал тебя, не была ли страховка украденных вещей выше их действительной стоимости?
– Да, спрашивал. Несколько раз.
– Ну, ты бы не сказал ему, если бы даже так оно и было?
– Но так не было. Если хочешь знать, страховка была меньше действительной стоимости. – Он вздохнул. – Бог знает, возместят ли они стоимость Маннинга… Я договорился о страховке лишь по телефону. И даже еще не отослал страховой полис.
– Все будет в порядке, если ты предъявишь квитанцию на покупку. Он грустно покачал головой.
– Все документы, подтверждающие покупку, были в столе в холле. Квитанция картинной галереи, где я купил картину, паспорт картины, квитанция таможенного и акцизного сборов. Все пропало…
– Фросту вряд ли это понравится.
– Ему уже не понравилось.
– Ладно… Надеюсь, ты обратил его внимание на то, что вряд ли покупал бы дорогие картины и предпринимал кругосветные путешествия, если бы у тебя не было ни гроша.
– А он и сказал, что именно потому, что я покупал дорогие картины и совершал путешествия, у меня ничего не осталось.
Фрост воздвигнул перед Дональдом стену подозрений, чтобы тот разбил о нее голову. Моего кузена надо было вытягивать, пока не утонул окончательно.
– Поешь спагетти? – предложил я.
– Что?
– Это все, что я сумею приготовить.
– О-о-о… – Он глянул на часы.
Было половина пятого, и, по моему мнению, давно настала пора подкрепиться.
На следующее утро полиция прислала машину за Дональдом, чтобы подвергнуть пыткам теперь уже в конторе. Дональд вышел из дому как неживой. За кофе он достаточно ясно дал понять, что не собирается себя защищать.
– Дон, ты должен бороться! Из создавшейся ситуации есть лишь один выход – быть рассудительным, твердым и точным, то есть быть самим собой.
– Лучше бы ты пошел вместо меня, – слабо улыбнулся он. – У меня нет сил заниматься этим. Да и к чему? – Его улыбка вдруг исчезла, и на лице проступило неимоверное горе, так в трещине льда проступает черная вода. – Без Регины… без нее нет смысла зарабатывать деньги.
– Речь идет не о деньгах. Ты должен себя защищать, иначе они сочтут тебя виновным.
– Я дошел до предела. Мне все безразлично. Пусть думают, что им заблагорассудится.
– Дон, – сказал я серьезно. – Они будут думать то, что ты им позволишь!
– Мне и вправду все равно, – сказал он.
Именно это и беспокоило меня.
Его не было целый день. А я рисовал. Не вчерашний грустный пейзаж. Солярий показался мне еще более серым и холодным, чем вчера, а я не хотел больше впадать в меланхолию. Я оставил на столе незаконченный рисунок и со всеми пожитками перебрался в тепло. Возможно, в кухне не такое хорошее освещение, но она была единственным местом в доме, где еще ощущался пульс жизни.
Я рисовал Регину. На картине она стояла возле плиты с деревянной ложкой в одной руке и с бутылкой вина в другой. Я рисовал ее откинутую назад голову, улыбающееся лицо, лучистый и откровенно счастливый взгляд. Позади Регины я рисовал кухню точно такой, какой видел ее сейчас, а саму Регину рисовал по памяти. Я так четко видел ее, что раз или два отводил взгляд от ее лица на полотне, чтобы обратиться к ней, но, разочарованный, обнаруживал перед собой лишь пустоту. Необычайные ощущения реальности и нереальности волнующе переплелись воедино.
Я редко работаю более четырех часов подряд, потому что от долгого стояния устаю, мне становится холодно и зверски хочется есть.
На ленч я открыл банку говядины, разогрел мясо, поел его с пикулями на кусочке поджаренного хлеба, потом пошел прогуляться. Чтобы избежать зевак за воротами, я вышел в сад и через живую изгородь выбрался на улицу. Какое-то время я слонялся вдоль кривых улочек. Была возможность размяться после многочасовой работы и подумать о картине.
Складки на кухонных занавесках надо было оттенить жженой умброй, а на кастрюле добавить пурпура. У Регины на желтой блузке под воротничком нужно положить желтой охры и, может быть, немного тронуть зеленью. Недостаточно прорисована кухонная плита, надо к ней вернуться. На этот раз я нарушил свой основной принцип работать сразу и над фоном, и над предметом на переднем плане.