У этого чудовища есть талант.
Валери, несомненно, мелкобуржуазный интеллектуал. Но не каждый мелкобуржуазный интеллектуал – Поль Валери.
Генри Миллер, собственно, не писатель, а неумолкающий говорун, к которому кто-то подсоединил пишущую машинку.
Это не написано – это напечатано на машинке.
Величайший из всех умов, оставшихся в приготовительной школе.
…Литература Больших Идей, которая, впрочем, часто ничем не отличается от дребедени обычной, но зато подается в виде громадных гипсовых кубов, которые со всеми предосторожностями переносятся из века в век, пока не явится смельчак с молотком и хорошенько не трахнет по Бальзаку, Горькому, Томасу Манну.
То, что Х сумел написать такую хорошую книгу, может отбить всякую охоту к литературе.
Фундаментом литературной дружбы служит обмен отравленными бокалами.
Писатели о себе
В одно прекрасное утро я проснулся и увидел себя знаменитым.
Я не такой злой, как кажется. Я раскрасил себе лицо такими страшными красками лишь для того, чтобы в бою напугать моих врагов.
Со мной не случалось никаких событий, наоборот, я сам бывал событием.
Увы, половина человечества не верит в Бога, а другая половина не верит в меня.
«Вы – Борхес?» – «Временами».
Я мыслю как гений, пишу как выдающийся писатель и говорю как ребенок.
Я пишу кровью из носа.
Я отношусь к писателям, про которых люди думают, что другие люди их читают.
Мне потребовалось полвека, чтобы понять, что у меня нет литературного дара. Увы, к тому времени я уже был знаменит.
Широко известен в узких кругах.
Если врач скажет, что мне осталось жить пять минут, я не буду рвать на себе волосы. Просто я стану печатать на машинке немного быстрее.
Я – сосисочный автомат, безотказный сосисочный автомат.
Писатель и его книги
Книги, не написанные мной, лучше, чем книги, написанные другими.
Каждый пишет на одну книгу больше, чем надо.
Сначала произведения дают славу автору, а потом уже автор дает славу своим произведениям.
Известный писатель – тот, у кого берут и слабые вещи; знаменитый – тот, кого за них хвалят.
Наши старые книги удивляют нас вдвойне: мы не смогли бы написать их еще раз – и не хотели бы.
Литераторы (обоего пола) слепы как родители: они не отличают своих выкидышей от своих удавшихся отпрысков.
Все писатели наделены материнским инстинктом. Больше всего они привязаны к самым слабым своим творениям.
Живущего автора судят по его худшим произведениям, и только когда он умрет – по лучшим.
Существуют три безошибочных способа доставить удовольствие писателю; вот они в восходящем порядке:
1) сказать ему, что вы читали одну из его книг;
2) сказать ему, что вы читали все его книги;
3) просить его дать вам прочесть рукопись его будущей книги.
Примерно через час разговора со мной Станислав Ежи Лец вдруг сказал: «Так больше не пойдет. Мы говорим все обо мне да обо мне. Давайте теперь поговорим о вас. Как вам понравилась моя последняя книга?»
Портрет автора, предшествующий его сочинениям, невольно вызывает в моей памяти Геную, где перед больницей для душевнобольных стоит статуя ее основателя.
Он утверждает, что в своих книгах спускается до читателя, а на самом деле читатель опускается вместе с ним.
Писатели, чьих книг никто не покупает, быстрее всего продаются.
Все летит за борт ради того, чтобы книга была написана, – честь, гордость, достоинство. Если для этого нужно ограбить свою собственную мать, писатель не поколеблется ни минуты; «Ода к греческой вазе» стоит любого числа пожилых леди.
Лучше сжечь писателя, чем его книги.
Книгу, подаренную вам автором, благоразумнее всего похвалить не читая: это избавит вас от предумышленной лжи.