И тут случилось неожиданное...
В субботу, едва они расселись вокруг чугуна с грибами, со двора вдруг донесся топот, фырканье лошадей, звон сбруи, послышался грозный окрик: «Стой!» и свист нагайки. Георгий Тыяновский побледнел и вскочил с места. Мефодя тоже побледнел, приник к окошку, коротко бросил:
— Стражники!
Георгий метнулся было к двери, но замер на месте, потому что Мефодя, не отрываясь от окошка, известил:
— Окружают нашу хоромину... на лошадях...
Дрожащей рукой Иов положил ложку и уставился на дверь: что-то будет? Если бы не окружили, проще простого махнуть вместе с новеньким и лес, а тут... Вдруг дверь с грохотом распахнулась и в ночлежную ввалилось сразу несколько человек. Ну и вид же у них! Мундиры с красными шнурами, сабли, винтовки, разное оружие, шпоры звенят серебром. Впереди толстый, усатый, с блестящими погонами, глаза глядят грозно. У Иова перехватило дух.
— Кто из вас Семенковский, он же Георгий Тыяновский?
— Я, — проговорил новый смолокур, вставая из-за стола.
— Ты? — удивился пристав. — У-ух т-ты!.. — и ткнул в лицо новичку рукояткой нагайки. — Взять!
Не успел Иов и глазом моргнуть, как на руках недавнего смолокура щелкнули железные клещи.
— Этих — во двор, там обыщем! — гаркнул пристав. — В помещении тоже произведите обыск, как положено...
И повели стражники смолокура по лесной дороге...
После обеда примчался на дрожках хозяин — Алексей Григорьевич Монтух. Важный, в шляпе. У него таких смолокурен не один десяток в пуще. Кони все в пене — гнал не жалеючи. Расспросил подробно, как и что было. Поинтересовался, нашли что-нибудь или нет. Повеселел, услыхав, что ничего не нашли, хотя и перетрясли всю смолокурню. Удовлетворенно потер руки, однако за что арестовали новичка, не сказал. Глядя на Иова, велел:
— Ты мне нужен в другом месте. Собирайся, бери все свое — поедешь со мной в город.
Собрал Иов торбу, завязал, забросил за плечо. Посадил его хозяин в дрожки, рядом с кучером, и они поехали. Иов пробовал выпытать у кучера, ради какой надобности везут его в город, но тот или не знал ничего, или не хотел говорить. В городе Иов спохватился, да было поздно: двое полицейских схватили его за руки, бросили в камеру, заперли. И словно забыли о нем.
И день прошел, и два прошло, и неделя, а Иов все сидит в камере. В положенное время просунут ему в окошко миску борща, ломоть хлеба да кружку воды — и снова ожидание. Плохи, значит, его дела. Наверно, обо всем дознались, теперь и его обвинят. Только в чем — этого Иов не знал.
«Начальству видней, — размышлял Иов. — Так просто, за здорово живешь, не посадят. А как же Авдуля? Неужто так и не увижу ее? А что в деревне? Вот уж, верно, разговоров обо мне! «Вот диво: Иов что-то такое сделал! Даже в тюрьме сидит, как настоящий преступник!» Вся деревня, если хочешь, про меня говорит! Вот, мол, Иов так Иов! А Авдуля раскаивается... Ладно, пусть ее! Да, разговоров там обо мне немало. Да и на смолокурне тоже! Еще бы — вместе с новеньким!»
Однако и о грустном думалось. Полные тяжелого труда дни, отец, у которого на уме только деньги да богатство. Невольно вспоминались сказки арестованного смолокура про горемыку сына...
Исхудал Иов, стал обрастать густой бородой.
Однажды утром его разбудил скрежет ключа в замке. Отворилась дверь, на пороге — уже знакомый полицейский.
— Выходи!
Втолкнул в какую-то комнату, и очутился Иов один на один с усатым приставом.
— Женат? — спросил пристав, прищурившись.
— Нет, паночку, — ответил Иов, удивленный добродушным тоном, которым был задан вопрос.
— Ну вот что: я тебя выпущу, — сказал пристав. — Но ты мне расскажешь обо всем. Не расскажешь — буду держать до скончания века.
— Хорошо, паночку, — согласился Иов и на всякий случай зажал язык зубами.
— Вот такие штуки ты видел у нового смолокура? — И пристав взял со стола измятый листок.
Иов поморгал глазами. Он сразу узнал листок. Строчки с большими и маленькими буквами встали перед ним, как старые добрые знакомые. Он припомнил ночь, когда ходил на озеро за рыбой, загадочный свет в лесу, тот обрыв и смолокуров с незнакомым стариком за работой.
— Нет, не видел, — проговорил Иов с невинным видом. — А что там написано?
Пристав провел рукой по усам, глянул на листок, сказал:
— Про батюшку-царя всякое написано. Недруги его это делают.