— Я сейчас кое-кого спрошу… — Глаза Ирины Николаевны заскользили по ребячьим лицам.
Парамонов бесстрашно взглянул ей в глаза, незаметно наложил палец на палец и эту комбинацию сунул себе под левую коленку — авось не спросит. Такая была примета.
— Бестужев, прочтите, пожалуйста, отрывок из «Мертвых душ».
Димка вышел к доске, проглотил слюну и чуть отставил ногу.
— «Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал?» — начал он быстро и уверенно.
Толя удивлялся. Димка словно стал чтецом-декламатором. Наверно, на репетиции у девчонок научился. Голос у него был сочный, задористый.
Когда Димка сел на место и Ирина Николаевна поставила отметку, Федя Горшков, сидевший на первой парте, обернулся к Димке и растопырил пять пальцев.
— У тебя, Дима, — сказала Ирина Николаевна, — появилась в чтении выразительность. Это хорошо. Но в следующий раз, когда ты будешь выходить к доске, всегда заправляй рубашку.
Димка конфузливо, ребром ладони, заправил рубашку.
— Теперь отвечать пойдет Парамонов. Прочти этот же отрывок.
Толя, оторвавшись от своих нот, подумал: «Ну, Юрка начнет сейчас плавать!»
И действительно, Парамонов что-то мямлил, путал слова, пропускал фразы. Он стоял высокий, широкоплечий, с умным лицом — прямо дяденька! И даже как-то неловко было за него, что он так отвечает. А подсказывать ему было нельзя. Обычно Ирина Николаевна за это ставит двойку не тому, кто подсказывает, а тому, кто отвечает.
Когда Парамонов пошел к парте, Федя Горшков показал ему три пальца и махнул рукой — дескать, не горюй, тройка тоже отметка!
Ирина Николаевна закрыла классный журнал и встала со стула.
— Сегодня, ребята, мы начнем новую тему: творчество Николая Алексеевича Некрасова.
Толя поставил на парту локти и подпер кулаками голову.
— Ирина Николаевна, — вдруг встал с места Парамонов, громко хлопнув крышкой парты, — а вы мне неправильно тройку поставили.
— Садись, садись ты, Парамонов! — закричали на него с разных мест.
— Подождите, ребята, — сказала Ирина Николаевна. — Это почему же, Парамонов, ты так считаешь?
— Я учил, учил, а вы мне тройку!
— Я чувствую, что ты учил, но учил слабо, поэтому я и поставила тройку. Садись. А вообще, после уроков зайди ко мне с учительскую.
— Вы мне сначала четверку поставьте, а потом я зайду! — пробурчал Парамонов, садясь за парту.
Ирина Николаевна пристально посмотрела на него и как ни в чем не бывало начала рассказ:
— В сороковых годах прошлого столетия Николай Алексеевич Некрасов был уже известен всей России как революционно-демократический поэт. — Ирина Николаевна ходила по классу. — Продажный журналист Фаддей Булгарин доносил начальству: «Некрасов — самый отчаянный коммунист; стоит прочесть его стихи и прозу, чтобы удостовериться в этом. Он страшно вопиет в пользу революции…» Поэт, действительно, призывал к революционной борьбе…
Ирина Николаевна умолкла, чуть поджала нижнюю губу и опустила глаза, будто что-то вспоминая, потом вскинула голову и вдруг голосом изменившимся, ставшим чеканным, прочла:
В классе была тишина. Сидели ребята по-разному: кто подперев кулаками подбородок, кто навалившись на парту, кто, наоборот, откинувшись на спинку и заложив руки за голову. Один только Парамонов нашел где-то беленькую, будто тополиную, пушинку и, подкинув ее над головой, тихонько дул в нее. Прозрачная пушинка медленно плавала в воздухе. Она то взлетала вверх, то опускалась, переворачиваясь вокруг себя, то вдруг отлетала далеко от Парамонова, и он вынужден был хватать ее рукой. Пушинку постепенно заметили все ребята, оживились, и по классу пошло легкое движение.
Ирина Николаевна оглядела всех, потом посмотрела на себя — может быть, одежда не в порядке, — и вдруг, опять взглянув на класс, спокойно сказала:
— Ну-ка, Парамонов, убери свой планер!
Интерес к пушинке у всех сразу пропал. Ирина Николаевна продолжала урок.
— А вот интересно, ребята, — сказала она, — кто из вас читал роман Чернышевского «Что делать?»?
— Я! Я читал! — послышалось с парт, и несколько рук взлетело вверх.
— Хорошо… Это произведение, которое сыграло огромную революционную роль в России, вы будете изучать в девятом классе, но сейчас мне бы хотелось рассказать вам о любопытном событии из истории редактирования Некрасовым «Современника». Событие предшествовало выходу в свет этого романа.