За дверьми вахтерского поста его встретил Кукс.
— Ничего не произошло, — начал он, увидев взволнованного Рябикова. — Она здесь и спит… Там нас ждет такси…
Глава 28
ПОРА И РАССТАВАТЬСЯ
В двенадцатом часу ночи в квартире № 77 обыкновенно наступал покой. Редко кто зашлепает на кухню или зажжет свет в ванной. Только задумчивое чиканье машинки Кукса нарушало тишину.
А сегодня в позднее время бодрствовала вся квартира. На прибранной кухне, этом отмирающем форуме, которых все меньше и меньше остается в городе, не утихала беседа. И только Тоня — причина взволновавших квартиру событий — спала в своей постели.
Час назад ее, спящую, доставили домой. Аня встретила их на улице. Несмотря на то что роль Кукса во всей этой истории не была такой уж значительной, ему казалось — не включись он вовремя, дело могло обернуться плохо.
Олег Оскарович с достоинством прошел мимо высыпавших в коридор соседей. Дома к нему вернулась привычная аскетичность.
Вскоре Петр Васильевич курил на кухне свою традиционную, последнюю за день, сигарету. Здесь же, против обычного, находился Наливайко. Он работал над лекцией и попросил жену сварить кофе, а затем явился и сам. Пришла и Мария Гавриловна. Хотя дела у нее не нашлось, старухе захотелось побыть с другими.
Из своей комнаты со смятой открыткой в руках вышла Аня.
— Смотрите, — растерянно улыбаясь и ища в соседях сочувствия, сказала она. — В кармане пальто нашла. Уж не к Рите ли она собиралась, на вокзале-то была?
— Бог ты мой, к Рите! Вот придумала, — ахнула Мария Гавриловна.
— К Рите! Любопытно… — задумчиво произнес Наливайко.
— С Ритой они были большими друзьями, — сказала Ольга Эрастовна.
Аня все еще смотрела на открытку, будто хотела там вычитать больше, чем написано. Потом она вздохнула и вернулась к себе.
— Вот ведь Рита… — продолжала думать вслух Мария Гавриловна. — Веселые они обе… Моя-то теперь там учиться пошла. Школу, пишет, кончить хочу. В вечернюю поступила… Вот, выходит, они и понимают друг друга — школьницы.
Все промолчали, и вдруг Петр Васильевич сказал:
— У нас сегодня постановили: мне квартиру в новом доме дают. К весне, может, и переедем.
Ольга Эрастовна слегка вздохнула.
— Отдельная квартира — это, конечно, хорошо. Но мы, знаете, не очень и стремимся. Привычка… Все-таки — район и люди…
Наливайко пришла удачная мысль для лекции, и он отправился ее записать.
Разошлись и остальные.
Успокоившись, улеглась в своей гигантской постели Августа Яковлевна. С утра ей предстояло немало дел. Она ведь так долго не была в Ленинграде.
Отодвинув надоевшие ему сметы, Кукс задумчиво сидел над машинкой. В голове его, кажется, зарождалось нечто куда более значительное, чем рассказ для вечерней газеты.
Вернувшись в комнату, Аня расправила открытку с чайками и повесила ее над головой дочки на прежнее место. Пусть все будет, как раньше.
Она еще почистила Тонино пальтишко, потом прибрала в комнате. Смертельно усталая, только теперь окончательно обретшая покой, уже раздеваясь, она сказала мужу:
— Знаешь, что она тут, как засыпала, бормотала? «Я, говорит, Жульетта Петровна…» Да. Не знаю и с чего.
— Так и сказала?
— Ясно так сказала, — Аня чуть помолчала и продолжала: — А может, не повезем ее к Панюше. У меня отгульные дни есть. Да и попрошусь, потом отдежурю. Как думаешь?
— И я так думаю, — кивнул Петр Васильевич.
Аня погасила свет.
Откуда-то с Литейного слышалось, как гудел компрессор. Там шли ночные работы. Вскрывали старый асфальт. Меняли рельсы.
ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
1
Ну вот и все! Все, все. Теперь все, — повторяла она, беззвучно шевеля губами.
То, чего так страшилась последние месяцы, что неотвратимо надвигалось с каждым днем, от чего просыпалась по ночам и, лежа на боку, холодела: скоро, уже совсем скоро. Никуда от этого не уйти, никуда… Как она этого боялась. Готова была молиться: только бы подольше, еще недельку, хоть несколько дней!.. Бывало и наоборот, думала: скорей бы уж, скорее!.. Все равно это случится. Ничего теперь не сделаешь, ничего. Поздно. Сама виновата. Так тебе и надо!.. Никому не жалко, нисколько не жалко… Твердила себе, пугаясь этого неизбежного часа, плача и жалея свою загубленную молодость. Да и не молодость, молодости-то еще никакой не было. Едва из девчонок вышла…