— Набережные Челны. Слышала про такие?.. На стройку автомобильного гиганта… Ты только не думай, Валь. Оглянусь я там и тебя вытащу. Для тебя дела тоже хватит. Там кругом молодежь.
Вот, значит, он какой! Хороший, внимательный ее Вадимчик. Не собирается ее бросать, хотел к себе выписать. И вдруг Валю взорвали эти давно, видно, продуманные им слова. На какой-то миг она почувствовала себя здоровой и свободной. Она тряхнула головой, усмехнулась.
— Вывезешь, не оставишь одну? И на том спасибо. А спросил ты меня: хочу я бросать свою работу, фабрику, маму? Кто я тебе, чтобы за тобой ехать, ну, кто, скажи?
Подхватило ее и понесло. Вылилась наружу вся горечь. Вадим сидел ошеломленный. Ничего он не понимал. Раньше только одно и слышал от нее: люблю, люблю…
— Валь, да ты что?! Я ведь… Ну, если решим, понятно. Мы же с тобой говорили, помнишь?
Ничего она в ту минуту не помнила, но так же внезапно, как вспыхнула, и остыла. Опустилась на диван. Больше на Вадима не глядела. Он почувствовал, что с ней происходит неладное. Подошел, коснулся рукой ее волос и прижал Валину голову к себе. Никогда он так не делал… Валя схватила его за руку. Не было у нее больше злости. Вмиг куда-то улетучилась гордость. Он, только он один мог сейчас защитить ее от всех бед, успокоить и утешить.
— Вадик, Вадим, — подавив слезы, проговорила она. — Ничего ты не знаешь. Самая я разнесчастная на свете… Сдуру, со злобы это я на тебя… На себя кричать надо.
Не отпуская его руки, торопясь, будто боясь, что он уйдет не дослушав, рассказала, как ходила в поликлинику, уговаривала врачей, билась в бессилии.
Потом оставила его руку и спросила!
— Что же делать, Вадим? Что теперь делать?
Он как-то весь съежился, отчужденно проронил:
— А я откуда знаю, что теперь делать… Сама же ты говорила: успеется, не беспокойся.
— Да я же болела, а теперь прошли все сроки.
Он стоял, повернувшись к ней спиной. Засунул руки в карманы брюк и смотрел в окно. Помолчав, глухо сказал:
— Что я могу?..
В этих его словах послышалось ей то, что теперь твердила она про себя, о чем и раньше думала. Одной ей за все отвечать, одной.
Как-то неуверенно Вадим все-таки спросил:
— Может быть, мне не ехать?
И, повернувшись к ней, посмотрел так, словно говорил: «Хочешь, останусь, но чем я могу тебе помочь, ну чем?»
— Твое дело, — ответила Валя. — Собрался — поезжай.
Он сел рядом с ней на диван. Теперь молчали оба. Нет, не мог он ее ничем утешить. Знала это она не хуже его.
Спросила:
— Когда едешь?
Не поднимая головы, он пробормотал:
— Послезавтра. Билеты уже есть. Не один я, с парнями.
Валя встала. Ноги были словно ватными, она еле держалась.
— Счастливо, — проговорила она.
Не зная, как это принимать, Вадим сказал:
— Я тебе напишу. Сразу напишу.
— Иди, — сказала она. — Мама скоро вернется.
Вадим тоже поднялся с дивана. Она не смотрела в его сторону и опять услышала:
— Ва-аль, ты не думай…
Резко обернулась и почти крикнула:
— Что мне не думать, ну что, что?!
Он не знал, что отвечать, а она с внезапно явившимся спокойствием отрезала:
— Уходи, Вадим.
Ссутулясь, он пошел к двери.
Первым порывом Вали было бежать за ним, догнать на лестнице, схватить за руку: «Постой, не уходи!.. Как же я одна-то? Как мне жить теперь?» Но она не побежала, сдержалась и решила — будь что будет, а из сердца вычеркну.
3
Проснулась Валя от знакомого возгласа:
— Мамочки, приготовиться!.. Везем, везем!.. Кормить!.. Всем кормить!
Подумалось: неужели и к ней пристанут опять?.. Неужели не отстали, не поняли?!
Валя снова завернулась с головой в простыню и замерла без движения.
Скоро услышала, вернее почувствовала — кто-то подошел к ее койке. Она лежала не шелохнувшись, отвернувшись к стене. Тот, кто подошел, осторожно положил руку на ее плечо, прикрытое простыней. Валя стиснула зубы.
— Ну, ну, успокойся, — произнес мягкий женский голос.
Нет, это не был голос ни молодой, ни той шумной сестры. Послышалось — к койке подвинули табуретку. Потом рука осторожно и настойчиво старалась поднять простыню с Валиной головы, но Валя вцепилась в нее изо всех сил.
— Ну что ты, ну что?.. Душно же. Дышать тебе нечем. Не бойся. Давай поговорим.
Скорее из любопытства, Валя открыла лицо. Против нее на табуретке сидела женщина с худощавым лицом.
— Знаю, все знаю, — немного певуче и так тихо, что слышала только одна Валя, сказала, женщина в белой шапочке.