Колчак до Вятки не дошел.
Грозившийся взять ее адмирал был наголову разбит Красной Армией на далеких подступах к городу. От вятской земли верховный правитель уже только отступал до полного своего разгрома, о чем пелось тогда в популярной песенке: «Как иркутское Чека расстреляло Колчака».
Город Вятка вообще был счастливо избавлен от больших военных потрясений. После утверждения Советской власти он по-прежнему оставался сперва далеким тылом боев на западе, а потом последним большим городом на восточном краю земли свободного острова молодой Российской республики.
Мне не минуло и пяти лет, когда окончилась гражданская война. Через Вятку проходили войска, возвращавшиеся с Восточного фронта. Ярко запечатлелась в памяти одна из картин того, уже счастливого для России, времени.
К вечеру, перед заходом солнца, нянька брала меня с собой посидеть за воротами, хотя кому-кому, а уж мне-то на скамейке вовсе не сиделось. Но в тот час, когда тут, поднимая едкую пыль с булыжника, длинной колонной проходила красная пехота, я, наверно, притих, оттого и так хорошо помню увиденное.
Мимо нашего дома шли усталые красноармейцы, с темными пятнами от пота на ставших почти белыми застиранных, кургузых гимнастерках. На плечах их хомутами висели тяжелые скатки шинелей. Поскрипывали привязанные к скаткам жестяные котелки. Обмотки на ногах красноармейцев и тяжелые их ботинки были бурыми от пыли, улегшейся на них плотным слоем.
Впереди пеших рот на низкорослых лошадках ехали их командиры. За ротами громыхали походные кухни с сидящим на козлах — зеленом ящике — красноармейцем-кашеваром.
Колонна растянулась по всей улице Карла Маркса. Колеблющийся строй двигался сверху, от деревянного театра, мимо электростанции и фабричного здания, в сторону железной дороги. Голова колонны уже терялась далеко впереди, а конца еще не было видно.
Но вот настал и конец строя.
Последним мимо нас прошагал молоденький красноармеец такого маленького роста, что казался мальчишкой в буденовке. Металлическим затыльником ложа винтовки он едва не задевал камней мостовой. В своей шеренге он был единственным, одновременно и правофланговым, и замыкающим строй. За ним уже двигался обоз и ехали санитарные двуколки — фургоны с красными крестами на выгоревшем на солнце, обмытом дождями брезенте.
Устало шагавшая пехота пела. Головные в, ротах начинали песню, идущие вслед подхватывали, шагавшие сзади допевали.
Пел и тот, единственный в последней шеренге, красноармеец.
Он шагал, всем своим видом стараясь показать, что вовсе не мал и не слаб. Что может пройти еще сколько угодно. Поглядывая в нашу сторону и, озорно подмигивая женщинам, сидевшим на скамейке, в то же время продолжал бодро тянуть:
Пел он так весело, что, было видно, радовался тому, что кончилась война и он жив и идет домой.
Этими прошагавшими по улице красноармейскими ротами утвердился в моей детской памяти конец гражданской войны.
Я стою на улице Карла Маркса, чуть выше окон бывшей электростанции. Здесь была верхняя граница моего детства. Нижняя по той же улице условно обозначалась бывшим губернаторским домом, сразу за углом Герценовской. Это было огромное пространство для беготни, как теперь выясняется, по совсем небольшому городскому участку. Но самым любимым на нем была наша фабрика, которая находилась посередине. Я гляжу на фабричный дом издали. Мимо, по ныне бойкой улице, потоком идет транспорт. Едут троллейбусы, автобусы, грузовые машины. Но я не слышу их шума. Я все равно ощущаю гул станков и лязганье металла, доносившихся до моих ушей летом, когда окна мастерских фабрики отворялись настежь и шум его цехов рвался в тогда еще тихий квартал. Этот гул, скрежет и лязганье навсегда запечатлелись в моей памяти, словно записанные на магнитофонную ленту.
По улице Маркса спускаюсь на другую черту границы, куда мне разрешалось удаляться без особого спроса. Чуть выше на пригорке знаменитая «Герценовка». Библиотеку здесь основал еще сам Александр Иванович, некогда молодым человеком сосланный в Вятку. Теперь, на улице, носящей его имя, здание библиотеки раза в три больше, чем то, которое я знал, но мне и тогда белый двухэтажный дом казался внушительным. Над входом балкон. Он на прежнем месте, где был всегда.
Помню теплый весенний день.
На балконе библиотеки девушки в белых блузках. Держа в руках переплетенные крепкие томики, они ударами о балконные перила выколачивали из книг давнишнюю пыль. Мирная пальба слышалась окрест, долетала и до нашей квартиры. В окна ее были видны библиотека, балкон и девушки, выбивавшие тогда пыль из книг, наверное собранных самим Александром Ивановичем.