Все это произойдет позднее… А в летние дни 1905 года в Одессе рабочий Илья Горшков стал свидетелем яркого эпизода, связанного с Уточкиным…
Из-за удушливых серных дымов, заполнявших цех, часто болели работницы пуговичной фабрики на Пересыпи. Забастовали женщины — предъявили требование, чтобы им платили за вынужденную неработоспособность во время болезни. Фабрикант упорствовал, надеялся, что голод заставит бунтовщиц прекратить стачку и приступить к работе.
«Я рассказал об этом Уточкину, — пишет нам Илья Мариусович Горшков. — И он, как всегда, не остался безучастным слушателем — передал стачечному комитету пуговичной фабрики свыше трехсот рублей, которые получил в виде призов на последних велосипедных гонках. Деньги были распределены как материальное пособие среди наиболее нуждавшихся бастующих. Владелец фабрики вынужден был сдаться. Правда, он выторговал оплату не ста процентов больничных, как требовали работницы, а пятидесяти. Но и это было победой. Добиться ее помог Уточкин. А работницы даже и не знали, от кого именно получили денежную субсидию».
Горшкову, несколько лет работавшему на авиазаводе Анатры, посчастливилось общаться с Сергеем Уточкиным, его братом Леонидом, помогать летчику в дни его болезни. А авторам этой книги выпала радость получить теплые письма от 96-летнего ветерана ленинской партии Ильи Мариусовича Горшкова, ныне проживающего в Ивано-Франковске, бодрого, энергичного, проводящего значительную работу по идейно-патриотическому воспитанию молодежи. И. М. Горшков доброжелательно отозвался о первом издании нашего труда об Уточкине, высказал интересные замечания, многое прокомментировал.
Свидетельство ветерана партии, старого рабочего внесло новые штрихи в образ пионера отечественной авиации. Еще раз подтвердились его бескорыстие, отзывчивость к чужому горю. И его оптимизм. Да, он был, несмотря на все удары судьбы, настоящим рыцарем веселого образа.
Одному из журналистов запомнилось, что во время своих демонстрационных полетов в Киеве Сергей Исаевич перед очередным стартом расхаживал по взлетной дорожке и бормотал стихи собственного сочинения, по всей видимости, экспромт: «Ветер дует — не боюсь. Солнце светит — я смеюсь!..» А вот еще один забавный эпизод.
Его гастрольные полеты в Греции вызвали столь большой интерес, что наблюдать их выехал к морскому побережью сам король. Греческий монарх удостоил русского авиатора своим «высочайшим» вниманием и пригласил на устроенный в его честь ужин на броненосце. Уточкин реагировал на это по-своему: покружившись в воздухе над военным кораблем, он метко сбросил на палубу вымпел с запиской. Высокие чины бросились читать послание, написанное на французском языке, но не нашли там ожидаемых высокопарных заявлений — пилот просил лишь приготовить к банкету… охлажденную русскую водку.
Поэт Василий Каменский, очарованный полетами Ефимова и Уточкина, страстно захотел научиться летать. Узнав об этом, Уточкин — этот, по выражению Каменского, «прославленный остряк», «веселый заика в котелке», — посоветовал Василию:
— П-п-поезжай, б-брат, в Париж. Т-там тебя всему научат. И, кстати, летать. А если разобьешься, то опять же — в П-париже, а не где-нибудь в Ж-ж-жме-ринке…[14]
Слово «разбиться» не было для Сергея Исаевича одной лишь громкой фразой. Все его тело испещряли рубцы от травм, полученных на состязаниях и тренировках. Согласившись участвовать в 1911 году в плохо подготовленном перелете Петербург — Москва, Уточкин, как и большинство соревновавшихся, потерпел аварию. Возле Крестцов, в Новгородской губернии, аэроплан упал, от удара пришел в негодность, пилота доставили в больницу. Неподалеку приземлился на изрядно поврежденном самолете другой участник перелета Михаил Сципио дель Кампо. Более полувека спустя он написал об этом в воспоминаниях, присланных одному из авторов этих строк из Польской Народной Республики:
«Кое-как я долетел до Крестцов… Мне сообщили, что в местной больнице лежит со сломанной ногой Сергей Уточкин, разбившийся здесь же. Я решил навестить его и рассказать о своих приключениях. Когда я прощался с одесситом, он обратился к вошедшему доктору:
— Д-доктор, распорядитесь п-поставить зд-десь рядом вторую кровать.
— Зачем? — удивленно спросил врач.
— Д-да вот, сюда сейчас п-привезут и эт-того сумасшедшего.
Уточкин, пожалуй, оказался бы прав: когда я вернулся к „Морану“, механик заявил, что повреждения настолько велики, что он отказывается от ремонта, не желая быть виновником моей гибели».