Наверху становится заметно холодно… Теперь мы плывем уже вне города, над пустынными вспаханными полями, спокойно темнеющими своими правильными геометрическими фигурами. И по ним медленно плывет тень, бросаемая нашим шаром.
Теперь пора уже спускаться. Это известно пилоту по его каким-то таинственным наблюдениям над поведением шара. Спускаем гайдроп и выбрасываем понемногу якорь. Я помогаю Уточкину в его работе, разматывая свернутые бунты канатов. С гайдропом у меня все выходит благополучно, но с якорным канатом получается маленький скандал. Благодаря своему усердию, я запутываю несколько аршин в безобразный клубок, который, к моему стыду, болтается между нами и землей.
— Это ничего, — деликатно утешает меня С. И. Уточкин. — Это постоянно случается.
Вот мы и совсем уже близко над землей. И опять странное ощущение. Чем яснее вырисовываются под нами квадраты полей, потом их борозды и даже, наконец, земляные комья, тем все сильнее и сильнее возвращается ко мне снова, все возрастая, вековечная любовь к моей старой, прекрасной, доброй земле. Какая удивительная и обманчивая вещь — высота. Между тем наш гайдроп уже стелется по земле, как длинная серая змея, а рядом с ним якорь бороздит почву, оставляя на ней черный двойной след…»[30]
Эта самая, столь подробно описанная Куприным корзина воздушного шара «Россия» (La Russe), сплетенная из прутьев лозы, дожила до наших дней и ныне хранится в Одесском историко-краеведческом музее. В инвентарной книге музея с деловитой сухостью записано, что «высота корзины — 95 сантиметров, периметр по борту — 480 сантиметров. Из восьми строп сохранились две». Но какое волнение охватывает, когда своими глазами смотришь и осознаешь, что перед тобой именно та незамысловатая, открытая всем ветрам кабина смельчаков воздухоплавателей! Экспонаты, конечно, трогать не разрешается… И все же так хочется бережно прикоснуться, к потемневшей от времени лозе. Ведь это она обеспечивала безопасность Уточкина, Куприна и их спутников в заоблачном полете!
В историко-краеведческий музей эта реликвия была передана из археологического музея. Во времена Уточкина в его здании размещалось Одесское общество истории и древностей. В это общество Уточкин обратился с просьбой разрешить ему устроить демонстрацию полетов на аэроплане со стартами и посадками на территории Аккерманской крепости XV века (ныне Белгород-Днестровский, Одесской области), которая находилась в ведении общества. Прошение Уточкина ныне хранится в Государственном архиве Одесской области.[31] Но полетать в Аккермане Сергею Исаевичу не удалось, так как размеры гласиса — пологой земляной насыпи перед наружным рвом крепости — были недостаточны для взлета и приземления.
Мастерство Уточкина-воздухоплавателя по достоинству оценили за границей. Об этом в 1908 году сообщал журнал «Воздухоплаватель»:
«В Одессу вернулись из Египта г.г. Сергей Уточкин, Маковецкий и А. Ван-дер-Шкруф, отправлявшиеся туда совершать полеты на воздушном шаре. Сергей Уточкин сделал 6, а Ван-дер-Шкруф 2 полета. Публики на всех полетах набралось много, особенно французов и англичан. Последние собрались на пирамидах, из которых некоторые прямо были усеяны публикой. Шар поднимался на тысячу метров выше пирамид. Англичане сопровождали полет криками „гип-гип-ура“».
Репортер, писавший эту заметку, преисполнен наивного восторга. Но простим ему эту слабость, как и его стилистические погрешности. Вернемся к полетам одесситов в Египте. Второе воздушное путешествие Ван-дер-Шкруфа над пирамидами оказалось последним из-за неприятного происшествия: на значительной высоте оболочка его аэростата внезапно лопнула, и шар стал резко снижаться.
К счастью, воздухоплаватель не растерялся — спешно взобрался на сетку, протянутую между шаром и корзиной. Она смягчила удар о землю. Ван-дер-Шкруф получил травмы.