Между тем в Одессе банкир Ксидиас проявлял нетерпение: ему хотелось поскорее пустить «собственного авиатора» в дело и получать прибыль от его полетов в городах России.
Получив широкое признание в Европе, осознав свои возможности, Михаил Ефимов наконец понял, в какую кабалу его вверг одесский финансист. Авиатор переживает трудные дни — «патрон» забрасывает его угрожающими телеграммами, требуя немедленного возвращения в Одессу и повиновения. Но Ефимов не хочет сдаваться. Единственный путь спасения от кабалы — уплата крупной суммы неустойки. Он посвящает в свои тягостные раздумья Анри Фармана. Тот верит в талант русского и хочет, чтобы Михаил принял участие в ряде крупных международных авиационных состязаний, летая на машинах его конструкции. Что может служить лучшей рекламой фирмы, чем победы ее самолетов на воздушных турнирах! Фарман предоставляет Ефимову сумму, необходимую для уплаты неустойки.
Михаил Никифорович и механик Родэ с аппаратом «Фарман-IV» прибывают в Одессу. Здесь 8 марта 1910 года Ефимов первым из русских летчиков совершает в России полеты, ставшие знаменательным событием в истории отечественной авиации. Одесситы воздали заслуженные почести своему земляку.
Уточкин видел триумф своего недавнего ученика и поклонника. Он был в многотысячной ликующей толпе одесситов — там, на ипподроме. Сложная гамма чувств переполняла спортсмена-ветерана. Мыслящий большими категориями патриот, он искренне радовался, что наконец-то и его страна, угнетенная, задавленная царизмом, дала миру своего талантливого авиатора. Искренне радовался за Мишу Ефимова — парня из пролетарской семьи, когда-то влюбленными глазами следившего за каждым появлением учителя на велотреке. Вместе с тем к горлу подкатывал ком горькой досады: почему небо все еще недоступно ему? Почему он, Сергей Уточкин, не видит реальной перспективы подняться на своем аэроплане?
Но судьба на сей раз улыбнулась Сергею Исаевичу. Ефимов, уплатив Ксидиасу неустойку, вновь уехал во Францию — готовиться к участию в крупных авиасостязаниях в Ницце. Два одесских предпринимателя, на которых полеты Михаила Никифоровича произвели глубокое впечатление, наконец-то поверили в новое дело и, намереваясь приумножить свои капиталы на сенсационных полетах, купили у Ксидиаса «Фарман-IV» для Уточкина. Правда, Сергей Исаевич не смог избежать полностью кабалы — он должен был заработанными деньгами щедро отблагодарить своих «благодетелей». Но условия нового контракта оказались все же помягче, чем составленного Ксидиасом.
15 марта Уточкин отваживается взлететь в небо. Никаких инструкторов у него нет, он осваивает аэроплан сам, опираясь на увиденное во Франции, на знания, полученные в дни работы на предприятии, где собирались моторы «Гном», на свои навыки автомобильного гонщика…
Понедельник, 5 часов утра. Праздной публики на ипподроме нет, пришли лишь несколько близких друзей. Опыт рулежек по полю есть, смелости хватает. Уточкин разгоняется и поднимает аэроплан в воздух! Высота — 150 метров. Это произошло через неделю после публичных демонстрационных полетов Ефимова.[41] Архивы сохранили рассказ Сергея Исаевича об этом своем первом старте, опубликованный одесской газетой. Итак, снова предоставляем слово Уточкину:
«Когда видишь летящий аэроплан, управление им кажется очень простым, если совершенно не знаком с авиацией: я был о ней достаточно осведомлен, чтобы сознавать, насколько трудно это дело.
Я знал, как нормально создаются авиаторы во Франции — путем постепенного обучения под руководством опытных пилотов, причем сперва просто приобретают привычку к аэроплану, затем ездят на нем как на автомобиле, потом пробуют небольшие, низкие полеты по прямой; и наконец виражи — все это под контролем, на больших ровных полях, со всех сторон открытых.
Поле, на котором я готовился совершить полет, во всех отношениях изобиловало опасными свойствами: насыпи, бугры, столбы, канавы, здания и заборы со всех сторон. Здесь нельзя было попробовать полететь — нужно было сразу начать летать, притом искусно, умело, высоко — выше препятствий.