Прибавьте, что я не имел и не мог получить никаких указаний от уже летавших лиц, что я не проходил никакой предварительной подготовки и до того ни разу не садился ни на какой аэроплан, кроме тех, которые строил сам и которые не могли оторваться от земли ввиду технических пробелов. Учтите еще мое психологическое состояние, и станет ясно, что мне предстояло одно из двух: либо создать неслыханный в истории авиации факт — как человек, располагавший лишь правильностью, точностью и быстротой в ощущениях и распоряжавшийся своими движениями, с места в карьер совершить полет, либо к именам Лилиенталя, Делагранжа, Фербера, Лефевра, Феркандеза[42] прибавить свое, обратившись в бесформенную массу и брызги, закончить этой кровавой точкой свою деятельность в авиации.
Однако я ни на мгновение не сомневался, что мне сразу удастся полет, нимало не смущали меня „похоронные“ разговоры некоторых друзей вокруг. Я верил в себя. „Почему, — думал я, — во многих разновидностях спорта я легко овладевал каждым и очень скоро постигал все тонкости его?“ Глаз мой выработан, рука тверда, энергия и воля… Я улыбнулся и, садясь на свое место, поглядел на грустную кучу красного кирпича — нашу тюрьму, стены которой начали окрашиваться ласковыми лучами восходящего солнца. И подумал: через несколько мгновений я буду над нею.
Вокруг меня несколько любопытных и наблюдательных приятелей. Боятся за меня… Но вот раздается команда моего механика Родэ[43] … Мертвая машина ожила…
Резкий свист винта и дробно ритмичный шум мотора заглушают все звуки вокруг. Я овладеваю управляющими рычагами и, выждав, пока мотор наберет полное количество своих оборотов, поднимаю левую руку.
Людей, державших хвост аппарата, расшвыривает по сторонам, и аэроплан, вздрогнув, ринулся в пространство.
Все мое внимание занимает представитель новых измерений — верха и низа, то есть руль глубин.
Наконец!!! Земля, мой враг, уже в десяти саженях подо мною. Я во властных объятиях нового друга — ничем он мне не угрожает, он пленительно заманчив, бесконечно чист, молчанием своим красноречиво говорит: „Приди“. И я несусь, подымаясь все выше и выше, погруженный в свои заботы с управительными рычагами. Делаю легкое движение рулем глубины вниз — аэроплан покорно склоняется к земле, вверх — и он взлетает…
Ноги мои занимают рычажки поворотного руля; пробую пожать левую сторону, и аэроплан послушно уклоняется влево. Я выравниваю аппарат и правой стороны не трогаю, нет надобности терять мгновения на проверку. Остается попробовать самый тонкий маневр крыльев, дающий возможность сохранять ровное положение всей машины в воздухе. Тот же рычаг руля глубин при движении им вправо опускает правую сторону, поднимая левую, и наоборот.
Хотя аэроплан идет совершенно ровно, двигаю рычаг вправо, и невидимая сила плавно давит на правую сторону; перевожу налево, и эффект получается обратный. Я радостно вскрикиваю — все так, как я ожидал… Чутье не обмануло меня. В упоении победы иду выше. Теперь, овладев эволюциями, хочу привести в исполнение свой замысел — пролететь над тюрьмой.
Начинаю делать вираж и, вопреки добытому другими опыту, стараюсь и на повороте выигрывать высоту.
Но чувствую, что машина начинает садиться на хвост. Холод проникает в мой мозг… уже более тридцати сажен отделяет меня от земли, и сесть на хвост значит не сесть больше нигде и никогда.
Я вздрагиваю и движением быстрым, как мысль, привстав, метнул рычаг вперед. Момент ужаса, неопределенности… Аэроплан выравнивается — я победил. Чувствую, что никогда впредь не попаду в подобное положение.
Выхожу на прямую нечувствительно, громадная масса тюрьмы плавно проплывает далеко подо мною. Свободный, властный, легкий, гляжу на мертвую грузность неподвижности, сложенную руками людей для своих братьев. Но вот я над нею, главный купол подо мною. Руль глубины вновь овладевает моим вниманием, я начинаю спускаться, лечу к своему ангару на Стрельбищном поле. На высоте движение незаметно, земля нечувствительно проплывает подо мною, ниже движение скорее, прекраснее…
Покинув высоту ста метров, я лечу, втайне боясь телеграфных столбов, могущих проволокой своей перерезать аппарат пополам. Делаю два круга над Стрельбищным полем, пролетаю рощицу, в которой стоит мой ангар, ласково оглядываю его крышу и, прервав рокот мотора, плавно спускаюсь на широкую площадку перед ним.
Наверху все время мною владело сознание, что единственный враг мой — это земля, все, чем она тянется к небу, грозит мне опасностью при спуске… Голубоватый эфир, любовно носивший меня в своих бархатных объятиях, мне родственнее земли…
43
Механик Родэ прибыл из Франции в Одессу вместе с М. Н. Ефимовым для обслуживания «Фармана-IV» перед публичными полетами на ипподроме 8 марта 1910 года. Когда аэроплан перешел в распоряжение С. И. Уточкина, ему некоторое время помогал Родэ.