А «пилотом номер два» стал журналист, зарубежный корреспондент одной из петербургских газет Николай Евграфович Попов. Мужество и смелость сочетались у него с удивительной скромностью. Своим коллегам-репортерам он заявил: «Я ведь только ученик, да притом еще неопытный…» Тем не менее заслуги Н. Е. Попова очевидны — уже на международных авиационных состязаниях, состоявшихся в апреле 1910 года в Канне на юге Франции, он завоевал основной приз — за полет над морем.
«Пилот номер три» — Сергей Уточкин, не помышляя пока о серьезных состязаниях, готовится тем временем к публичным полетам в больших и малых городах России, живет мечтой: показать миллионным массам народа громадные преимущества самолетов, хочет, чтобы его страсть к небу передалась юным смельчакам, которые достойно продолжат дело.
Глашатай авиации
В апрельские дни 1910 года Уточкин начал осуществлять свой благородный замысел — демонстрировать полеты в городах, население которых еще никогда не видело в небе аэроплана. Первым стал Киев. Волнующее зрелище произвело в городе над Днепром глубокое впечатление. Пользовавшееся высоким авторитетом Киевское общество воздухоплавания наградило Сергея Исаевича серебряной медалью — за популяризацию авиации в России.
…Погода 21 апреля выдалась пасмурной, с утра лил дождь. Несмотря на это, задолго до назначенного времени — семнадцати часов — потоки киевлян ринулись на Сырецкий плац — скаковое поле, расположившееся напротив политехнического института. За действиями человека, одолевшего земное притяжение, восхищенно следил, как мы уже знаем, будущий выдающийся творец авиационных двигателей Александр Микулин. В толпе зрителей находился и старшеклассник первой киевской гимназии Константин Паустовский. Много лет спустя, работая над книгами воспоминаний, он написал главу «Браво, Уточкин!». Но она была утеряна, в собрание сочинений не вошла, отыскалась лишь после кончины писателя. Константин Георгиевич описывает в ней увиденное с чуть ироничной, но доброй улыбкой:
«Неуклюжая длинная коробка с оглушительным треском поднялась над забором и низко полетела, качаясь, вдоль спортивного поля. Извозчичьи лошади задрали головы и начали пятиться.
Коробка медленно приближалась, бензиновый чад стрелял из нее равномерными синеватыми облачками. В коробке сидел, вытянув ноги в желтых тупоносых ботинках, огненно-рыжий человек в соломенном канотье — смелый русский авиатор Уточкин.
Увидев его, извозчичьи лошади сорвались и понеслись. Они исчезли в тучах пыли под грохот колес и вопли извозчиков. А коробка — первый аэроплан — грузно пролетела над нами. Мы невольно пригнули головы. За коробкой мчались мальчишки, а за мальчишками бежали, придерживая шашки, потные городовые. Толпа кричала: „Браво, Уточкин!“ — бросала в воздух шапки, свистела и аплодировала…
Командующий Киевским военным округом генерал Иванов стоял в лакированной коляске и, держась за плечо кучера, смотрел на Уточкина в бинокль. Потом Иванов опустил бинокль, подозвал околоточного надзирателя и сказал ему, рисуясь, громовым голосом:
— Прошу прекратить махание зонтиками! Авиатор от этого нервничает и может разбиться.
Уточкин сделал плавный поворот и опустился на беговую дорожку.
Полеты показались нам простым и безопасным делом — Уточкин летал над самой землей, почти задевая за головы зрителей.
Усталые и счастливые, мы возвращались в город по пыльному Святошинскому шоссе, мимо керосиновых складов и велосипедных мастерских. Мы с уважением смотрели на эти мастерские. Среди снятых велосипедных колес и седел работали, обтачивая напильниками металлические части, мастера в грязных фартуках. Вот в такой же мастерской в безвестном американском городке братья Райт сделали свой первый самолет».[47]
После Киева — Москва. Правда, здесь успели побывать зарубежные гастролеры Леганье на «Вуазене» и Гюйо на «Блерио», но их летательные аппараты то и дело выходили из строя, и «воздушный спектакль» разочаровал публику. Уточкин стал первым отечественным пилотом, поднявшимся на аэроплане в московское небо. 2 мая при большом стечении народа он поднял свой «Фарман» над скаковым полем. По свидетельствам прессы, первый полет проходил преимущественно на 20―25-метровой высоте. Авиатор описал два круга над зрительскими трибунами, красиво наклоняя аппарат на поворотах. Плавно приземлился. На следующий день помешал холодный шквалистый ветер. Гораздо удачнее сложился третий день — 4 мая. Одна из воздушных прогулок длилась целых 12 минут. Сергей Исаевич продемонстрировал «фигурную езду» — проделывал в воздухе «восьмерки», виражи, с ювелирной точностью сажал аэроплан в заданном месте.
47
Сохранились воспоминания других свидетелей первых полетов С. И. Уточкина на аэроплане в Киеве. Инженер Тадеуш Гейне, впоследствии известный польский летчик, писал: «Уточкин не боялся летать. Со страстью, с любовью относился к полетам. В них была его жизнь. Он чувствовал себя счастливым только в воздухе. Уточкин, в обществе которого я провел несколько вечеров, оказался премилым человеком, сердечным, искренним и, что в нем мне больше всего нравилось, — отважным».
12 марта 1962 года газета «Вечiрнiй Киïв» поместила воспоминания киевлянина М. Зорина: