Добродушный и незлобивый в общении с приятелями, Уточкин не позволял себя унизить недругам, обладал обостренным чувством справедливости. Не терпел, когда сильный обижает слабого — без колебаний бросался на его защиту.
Однажды в присутствии Сергея человек крепкого сложения больно жал руку болезненному, чахоточному актеру. Уточкин подошел:
— Сейчас же отпусти его. Слышишь?
— А если не отпущу?
— Тогда я вышвырну тебя в окно.
И присутствовавшим при этом инциденте было ясно, что Сергей именно так и поступил бы, хотя состоял с силачом в приятельских отношениях, а актера видел первый раз.
Осенью 1905 года, когда царские сатрапы топили революцию в крови и, как могли, покровительствовали черносотенным бандам, по Одессе прокатилась мутная волна погромов…
Проходя по Дерибасовской, Уточкин увидел: толпа погромщиков жестоко избивает беззащитного старика. Безоружный, Сергей Исаевич бросился к ним. Несколько борцовских приемов — и вершители самосуда валятся на мостовую. Подняв руки, спортсмен заслонил собой несчастную жертву, стал что-то кричать, пытаясь образумить черносотенцев. Но тут ему в спину вонзили нож. Лезвие прошло между ребрами по самую рукоятку…
И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы кто-то из прохожих, присмотревшись к исходившему кровью молодому мужчине, вдруг не крикнул:
— Да это же Уточкин!
В бессознательном состоянии его отнесли в аптеку. Там остановили кровотечение. Затем — семь недель в больнице.
В обычной своей иронической манере Сергей Исаевич впоследствии об этом рассказывал:
— И вдруг чувствую в спине сквозняк. И потерял память.
Одесский хирург Дю-Буше, сделавший в лечебнице операцию, заявил коллегам-медикам, что «ничего подобного не встречал за всю свою многолетнюю практику. Лезвие ножа, пройдя в нескольких миллиметрах от важных органов, не задело их!»[13]
…Да, на расстоянии минувших лет Уточкин видится нам прежде всего рыцарем, человеком, не умевшим пресмыкаться перед власть имущими и кривить душой. Но — увы! — героем-одиночкой, нередко получавшим в награду за свое мужество раны — и телесные, и душевные.
Автор книг стихов, любимых детьми нескольких поколений, Корней Иванович Чуковский был знаком с Уточкиным с детских лет, когда учился во 2-й одесской прогимназии. Он вспоминал, как вместе со своим одноклассником, впоследствии известным детским писателем Борисом Житковым, совершил морскую прогулку на яхте прославленного спортсмена. Но вот еще одно воспоминание: в дни первой русской революции 1905 года тысячи одесситов устремились на Николаевский бульвар, привлеченные известием, что на рейде стоит прибывший из Севастополя революционный корабль. Это был броненосец «Князь Потемкин-Таврический». Корней Чуковский добежал до площади со статуей «бронзового Дюка» и оказался в огромной толпе, сгрудившейся вокруг памятника. Он видел, как общительный Уточкин охотно давал окружавшим его людям свой сильный морской бинокль. И когда черед дошел до будущего поэта и литературоведа, Корней Чуковский какие-то секунды рассматривал палубу и матросов восставшего броненосца…
В демонстрации одесситов, восторженно встретивших корабль революции, в похоронах убитого реакционным офицером матроса Вакуленчука участвовал и восемнадцатилетний сын рабочего-литейщика Илья Горшков, трудившийся токарем на Новороссийском машиностроительном заводе. По заданиям большевиков он разносил прокламации, наклеивал их на столбах и стенах домов. Участвовал во всеобщей политической стачке летом 1905 года, дежурил с рабочими в гаванях, не допуская погрузки и разгрузки судов. Двенадцатью годами позже, командированный одесскими авиазаводом Анатра в Петроград, Горшков участвовал в апрельской встрече пролетариата с В. И. Лениным на Финляндском вокзале, слушал речь вождя, произнесенную с броневика.
О помощи, которую оказывал Илья Горшков французской революционерке-интернационалистке Жанне Лябурб, рассказывается в книге Александра Дунаевского «Жанна Лябурб — знакомая и незнакомая», вышедшей в Москве в Издательстве политической литературы в 1982 году. Книга повествует, как в феврале 1919 года большевики-подпольщики познакомили Илью с Жанной и поручили ему для конспирации, под видом кавалера, сопровождать элегантную женщину по кабакам и тавернам, где собирались французские военнослужащие. Соотечественники Жанны Лябурб десантировались в Одессе как интервенты, оккупанты, и она вела среди них революционную пропаганду, убеждала в бесплодности затеи воевать против народа Советской России, сбросившего оковы капитала и царского самодержавия.
13
Этот же эпизод, весьма важный для верного представления о благородстве и отваге Сергея Исаевича, описал в своем мемуарном этюде «Уточкин» А. И. Куприн. Истины ради следует отметить, что Александр Иванович допустил некоторые фактические неточности (хотя они, конечно, не меняют сути описываемого поступка). Куприн пишет, что его герой во время погрома защитил старую женщину. Но в этот вопрос ясность внес сам авиатор. В своей журнальной статье «Моя исповедь» он писал: «Во время погрома, бывшего в Одессе в день дарования свобод, рискуя собственной жизнью, бил морды хулиганам, убивавшим дубьем одного старика-еврея, и от полученной ударом ножа раны в бок чуть не умер, болел 7 недель, не вставая с постели». Итак, как видим, речь идет не о женщине, а о старике. К тому же писатель не точен и в изложении событий. По его версии Уточкин ограничился лишь тем, что «бросился между женщиной и толпой», после чего тотчас получил нож в спину. Сам же Уточкин свидетельствует о том, что ему пришлось тогда применить силу. Явно доверившись памяти, Куприн говорит о сроке пребывания Уточкина на излечении в больнице «больше месяца». А сам пострадавший отметил: «семь недель» — то есть почти пятьдесят дней.