Нелепо тосковать по людям, которых никогда не было, которые однажды просто приснились. Но я тосковал по Валерке и Братику.
И ведь никому не расскажешь! Разве что Володьке... Но Володька — он разный. Иногда ласковый, тихий и все понимает. А иногда вдруг станет вредным таким и насмешливым. И не поймешь отчего...
И все же Володька был единственным человеком, который меня мог бы понять.
2
Мы с ним познакомились три года назад.
Я перепечатывал на машинке статью для журнала "Театральная жизнь". Печатал я тогда плохо, работа надоела, я лениво давил на клавиши. В это время постучали.
Я неласково сказал: "Войдите".
На пороге возникло лохматое, но симпатичное существо ростом чуть повыше спинки стула. С тонкой шеей, оттопыренными ушами и глазищами цвета густого чая. Одето оно было в мальчишечью школьную форму, крайне для него большую.
— Это вы все время тюкаете? — строго спросил гость.
— Что значит "тюкаете"? — слегка обиделся я.
Не отводя внимательного взгляда, мальчишка объяснил:
— Я внизу живу. А наверху каждый день: "тюк" да "тюк", "тюк" да "тюк". Будто клюет кто-то...
— Это машинка стучит, — объяснил я. — Печатаю. Работа такая. А что, мешаю?
— Да нет, тюкайте, — великодушно разрешил гость и добавил: — Просто интересно. А вы кем работаете?
— Я зав. литературной частью. Проще говоря, литературный директор.
Что-то вроде уважения мелькнуло у мальчишки в глазах. Он попытался незаметно подтянуть штаны и спросил:
— В какой школе?
— Почему в школе...
— В нашей школе исторический директор, — объяснил гость. — Он пятиклассников истории учит. У Витьки — ботаническая директорша. А вы в какой школе? Вы литературу преподаете?
Слово "преподаете" он произнес с солидностью человека, уже посвященного в премудрости школьной жизни.
Я сообщил, что работаю не в школе, а в Театре юного зрителя, отвечаю за то, как написаны пьесы.
— У-у... — сказал он. — А я думал, что в театре все люди артисты.
Я терпеливо объяснил, что в театрах много работников с разными профессиями.
— Но артисты все же самые главные? — спросил он. — Или вы главнее?
Набравшись нахальства, я сказал, что главнее: артистов много, а я один.
Он кивнул, помолчал и задал новый вопрос:
— А вы были артистом? Или сразу стали директором?
— Был.
— А кто главнее: литературный директор или знаменитый народный артист?
"Вот зануда", — подумал я и ответил, что народный, пожалуй, главнее.
— А вы почему не стали народным? — поинтересовался он, глядя ясными янтарными глазами.
"Иди ты знаешь куда..." — чуть не сказал я и мрачно признался:
— Не получилось.
— Бывает, — посочувствовал он.
— Просто мне расхотелось играть, — заступился я за себя. — Я решил сам писать пьесы.
— Получается? — серьезно спросил мальчишка.
— Получается, — соврал я.
Он вежливо сделал вид, что поверил. Опять кивнул и посмотрел на машинку.
— А как вы печатаете?
— Проходи, — сказал я. — Что за разговор у порога... Тебя как зовут?
Он сообщил, что зовут его Володькой, скинул у дверей полуботинки и, бултыхаясь в своей форме, как одинокая горошина в кульке, подошел к столу. Забрался с ногами в мое кресло. Оглянулся на меня.
— Можно, я потюкаю?
Я с тайной радостью (есть причина не работать) вытащил недопечатанный лист и вставил чистый.
— Смотри, я покажу, как надо...
— Знаешь, я все привык делать сам, — доверительно сообщил Володька. — Я разберусь.
И он, в самом деле, быстро разобрался (правда, потом пришлось менять клавишу с буквой "ы").
На другой день Володьку заинтересовала моя спортивная шпага (он выволок ее из-за шкафа).
— Это настоящая? — спросил он, и глаза у него сделались светлыми, золотистыми.
— Вполне, — сказал я.
— И ты умеешь сражаться?
— Конечно, — гордо ответил я. И объяснил, что в театральном училище нам преподавали фехтование, а кроме того, я занимался в спортивной секции. Один раз даже занял третье место в областной олимпиаде.
— Врешь! — восторженно сказал он.
Конечно, он просто не сдержался. И все же я решил поставить юного гостя на место.
— Во-первых, не вру. У меня диплом есть! А во-вторых, с чего это вы, сударь, начали говорить мне "ты"? Я взрослый человек.