— Ах, вот даже как!.. Что ж, мы можем поговорить и на кухне.
Миша высунулся из-под одеяла, но мать погасила свет и плотно прикрыла за собой дверь.
Такого у них еще не бывало. Миша чувствовал, что в кухне сейчас происходит что-то очень для него важное. Он долго лежал с открытыми глазами, думал и никак не мог понять, лучше будет теперь ему от всего этого или еще хуже. Он вспоминал отца, каким его помнил, потом свой разговор с майором Ковалевым и на всякий случай вздохнул.
25
Шел четвертый час ночи. У Виктора Аркадьевича слипались глаза, а возможность закрыть их, заснуть отодвигалась и отодвигалась. Софья Ивановна ходила взад и вперед по кухне и кидала ему тяжелые, злые слова упреков, которым, казалось, не будет конца и которых он больше не слушал. Устав возражать и оправдываться, он скорчился на низкой кухонной табуретке и чувствовал, как от такого сидения у него начинает ныть поясница. Он сидел, наморщив лоб, и молчал.
— Сонечка, — сказал он наконец жалобным голосом. — Я тебя отлично понимаю, ты во многом права, но сейчас ночь, а завтра днем у меня запись. Давай отложим. У меня болит голова.
— Конечно! Конечно! — воскликнула она с горечью. — Ведь речь идет о моем, а не о вашем покое. Разве может перенести это ваша голова? Я удивляюсь, как вы вообще слушаете.
— Соня, к чему все эти «вы»? — вздохнул и поморщился Виктор Аркадьевич. — Это, ей-богу, уже достаточно надоело. Я не придаю значения тем гадостям, которые ты мне сгоряча наговорила. Я твой друг и останусь им. Идем спать.
— Не лгите! — Она сорвалась с места и бросилась к нему. — Друзьями мы были когда-то… А сейчас вы видите во мне только любовницу. Вам наплевать на мое женское достоинство. Вы давно уже могли оградить меня от оскорблений и грязных намеков. Боже мой! Боже мой! Если бы я знала!.. — Софья Ивановна закрыла лицо руками и попробовала заплакать. — Это я, я сама виновата. Я слишком много позволяла вам… Я! Я!
— О боже! — Виктор Аркадьевич мученически покачал головой. — За что сегодня такое наказание! Да неужели ты не понимаешь, черт возьми, что я устал и хочу спать?.. Или замолчи или я плюну, и ноги моей здесь больше не будет!
— Вот как!.. Теперь вы ищете предлога удрать, огласки испугались?.. Трус!.. Тряпка!..
— Я хочу спать! — Виктор Аркадьевич вскочил и весь затрясся. — Понимаете, спа-ать!
— Спать?.. Извольте! Ложитесь… Извольте! Но отдельно! На диване! Как спят друзья!.. Отдельно! Отдельно!
— Сумасшедшая женщина! — уже в комнате, бросаясь на диван, прошипел себе под нос Виктор Аркадьевич. — Пантера!
Но тут он услышал ее шаги, уткнулся лицом в валик и замер.
Спал он мало и плохо. Ему снилось, как Соня бросается со своей кровати к нему на диван, хватает за горло и душит. Виктор Аркадьевич стонал, ворочался, пробовал освободить свое горло. И лишь когда сорвал жесткий воротничок и галстук, заснул спокойнее. Теперь ему снилось падение в какую-то бесконечную, похожую, на погреб, черную бездну. Падать туда было холодно и страшно. Он падал, падал и никак не мог долететь до дна этой бездны, а по дну на четвереньках прыгала пантерой Соня, хохотала и кричала: «Отдельно!.. Отдельно!..»
Измученный сновидениями, Виктор Аркадьевич проснулся со щемящим чувством беспокойства.
Он осторожно разжал веки и увидел против себя Мишу. Мальчик сидел, опершись о стол, лениво грыз яблоко и серьезными глазами разглядывал артиста. Этот серьезный взгляд неприятно подействовал на Виктора Аркадьевича.
«Что он так на меня смотрит? — подумал он и закрыл глаза. — Ах да, ведь я на диване! Фу, как все это нелепо и противно!.. А она дома?»
Он долго лежал с закрытыми глазами и старался уловить малейший звук, принадлежащий Соне, но лишь слышал, как Миша равнодушно грызет яблоко.
«Какая неприятная тишина! Должно быть, он все так же на меня смотрит».
Виктор Аркадьевич поднял голову и, избегая смотреть Мише в глаза, тихо спросил:
— Мама дома?
— Уехала к тете Марусе, — не меняя позы, ответил Миша.
— Значит, уехала?
Виктор Аркадьевич потер заспанное лицо, встал и пошел в кухню умываться. В дверях он не выдержал, оглянулся.
Миша жевал яблоко и все так же серьезно смотрел на Виктора Аркадьевича.
— Что ты на меня смотришь? — недовольно спросил Виктор Аркадьевич и взглянул на себя в зеркало.
О ужас! Костюм на нем был так помят, что ехать в нем было совершенно невозможно. Он еще раз оглядел себя в зеркале.
«Вот так номер!.. Что же делать? Отказаться? Но это немыслимо! — Виктор Аркадьевич забарабанил пальцами по крышке рояля. — Может, сумею выгладить! Гладил же я в молодости!»