Народное единение и сознательность достигли такого уровня, что я не знаю, могли бы они быть когда-нибудь выше. Да и руководство Военторга во главе с несменным Ложкарём отказывается брать хоть какие-то деньги за свои поставки.
В конце концов, Военторг когда-то и создавался для того, чтобы сейчас отработать на все сто процентов, при этом не тянуть из казны средства. Но не только Военторг проявляет сознательность. Все компании, так или иначе связанные со мной, предоставляют тому же самому Военторгу ранее невообразимые суммы. Только Русско-Американская компания выделила один миллион семьсот тысяч рублей.
Учитывая то, что получилось выбить из англичан некоторые деньги, и то, что было изначально заложено в бюджете на военные действия, две крупнейших войны, с Османской империей и с наполеоновской Францией, не должны подорвать финансовую стабильность России. Напротив, мы не же закладывали в бюджет вероятную прибыль от войн. А грабить, будем, пусть даже и варварами станут называть.
Я уже два дня находился в Смоленске. Принимал командование над своей дивизией, решал вопросы с размещением личного состава, уже отправил две группы к Могилеву, чтобы там пошумели. Готовятся еще три группы. Но вот встретиться с главнокомандующим получилось далеко не сразу.
— Прошу простить меня, Михаил Михайлович, но не мог последние два дня уделить вам сколько-нибудь своего внимания и времени, — говорил Александр Васильевич Суворов. — Не обессудьте, сударь, начну разговор с дурного.
Суворов предельно посерьёзнел, потом его лицо посетила улыбка, после фельдмаршал вновь показал суровую решимость. Даже не мог и предположить, что же может одновременно вызывать и гнев, и улыбку.
— Заберите своих разукрашенных, с позволения сказать, людей. Этот ваш Толстой, называющий себя принцем, невыносим. И я погнал бы его в шею со всеми его бойцами, разрисованными и нагими, но у него бумага от вас. И только моё уважение к вам спасает этого несносного мальчишку, — сказал Суворов.
И вновь его тон был то суровым, то весёлым. Уверен, что какие бы выходки не совершал Толстой, если бы Суворову действительно не нравилось то, чем тот занимается, то кто-кто, а Александр Васильевич просто бы его арестовал.
— Александр Васильевич, Федор Иванович превзошел-таки самого Матвея Ивановича Платова в его озорстве? — спросил я.
Суворов задумался. Платов со своими выходками, в том числе и в отношении женщин, стал легендой. А когда человек становится легендой, ему уже приписывают порой то, чего не было на самом деле, но что вполне вероятно могло бы случиться. А вот Американец — восходящая звезда. Но такая, о которой легенды будут слагать и через сто лет.
Это я-то знал из послезнания, что Толстой, и в этой реальности получивший прозвище «Американец», по своей легендарности, как хулиган, способен превзойти не только Платова.
— Представляете, Михаил Михайлович, в его батальоне есть даже девки, которые, уж простите, с цыцками голыми ходят. Уже не только офицеры, но и солдаты на них облизываются, — Суворов не сдержался и усмехнулся. — Был даже случай, когда один из вольноопределяющихся из московского ополчения на рытье окопа засмотрелся на тех разукрашенных девок и так вонзил лопату себе в ногу, что сам Зиневич оперировал.
Как говорится, и смех и грех!
Что касается батальона Толстого-Американца, то больше экзотики в российской армии и придумать было сложно. Разукрашенные, татуированные, смуглокожие — они были словно с другой планеты. На самом деле, это был не батальон, а двести пятьдесят бойцов. Фёдор Иванович Толстой прибыл в Санкт-Петербург со своей свитой, а иначе это сопровождение и нельзя было назвать, только три месяца назад.
Публика в Петербурге была поражена и восхищена этой экзотикой которую являл собой и сам Толстой, набивший себе татуировки даже на лице, и те люди, которых он привёз с Гавайских островов. Так что, несмотря на начало войны, принимать у себя Толстого-Американца многие аристократические дома столицы считали за счастье, словно чудоковатое существо. Правда, государь не оценил экстравагантности молодого русского аристократа, считавшего себя гавайским принцем.