Она говорит:
Язык подводит нас, как порой и наши родители. Мы все друг друга подводим – сильно и не очень, но, послушай, когда мы любим, то верим, а когда не любим, то повреждаем этот сустав. Она не желает ломать его, может, этого и не произойдет, но лучше не проверять. Она тоже не религиозна, но знает, чего хочет.
Ей не терпится вернуться домой, в знакомое место. Может, там к ней придут логика и ясность. И определенность.
– Ты обедала?
– Не-а.
– Тогда я закажу. Китайская, индийская, тайская или карибская? – спрашиваешь ты.
– Карибская до нас век не доедет. Может, Китай?
– Ага, китайская всегда подходит.
Прижав телефон ухом к плечу, пытаешься удержать корзину с продуктами в руках.
– А чего именно хочешь? – спрашиваешь ты.
– Скинь в сообщении меню. Хотя… можно просто что-нибудь с курицей. Или нет, ребрышки. Да, возьми мне, пожалуйста, ребрышки.
– Оки-доки. Скоро буду.
Придя домой, достаешь продукты, которые она точно любит, но сама не купила бы: сладкие тайские чипсы с чили, соевое молоко, чай с бергамотом. Вы всего лишь договорились посмотреть отснятые для вашего проекта материалы, но тебе хочется, чтобы она чувствовала себя уютно, как дома.
У тебя слишком тихо. Оглушительное отсутствие людей. Каждый раз, как ты приходишь к ней, из переносной колонки раздается музыка. Что поставить? Что намекнет, что ты не воспринимаешь эту встречу как нечто большее? Отсутствие подобных мыслей, впрочем, уже поздно.
Стук в дверь. На пороге крепкий, улыбающийся мужчина с промасленным бумажным пакетом доставки. Она появляется из-за угла твоего дома, очень спешит и сталкивается в калитке с курьером.
– Прости, что задержалась. – Вы обнимаетесь на пороге, а когда ты отстраняешься, она спрашивает: – Можно признаться?
– Давай.
– Нигде я не задержалась. Просто опоздала. Лень было собираться.
– Да все в порядке, заходи.
Она смотрит по сторонам, как первооткрыватель, исследующий местность для нанесения на карту. Взгляд скользит по фотографиям в коридоре, пытается найти логическую связь, обрабатывает полученные данные. Она прокладывает маршрут на основе сходства и сразу идет на кухню набрать воды в чайник.
– Чай будешь?
– Это разве не я должен тебя спрашивать?
– Ну, уже поздно. – Она заглядывает в несколько шкафчиков и находит чай с бергамотом. Видит твою хитрую улыбку.
– Что? – спрашивает она.
Мотаешь головой:
– Куда ты потом?
– В свою старую школу. Путь неблизкий, честно говоря.
– О, обязанности выпускников? Перед школьниками выступать будешь?
Она смеется:
– Вроде того. Ты с молоком пьешь?
– Спасибо, без, – отвечаешь ты, открывая холодильник и протягивая ей пакет соевого молока. – Я в прошлом году нечто подобное делал.
– А ты где учился?
– В Далвиче.
Пауза.
– Ты учился в том самом Далвиче?!
– Поблизости. Те же принципы, то же общество, та же оплата.
– Как так вышло? Мне интересно.
Вышло совсем не так, как предполагалось. Тебе не понравилась та огромная школа для мальчиков, ее просторы и твой дискомфорт, в котором ты позднее узнаешь тайное предубеждение. По пути домой, с другой трассы, в объезд дорожных работ, ты увидел небольшую школу смешанного обучения. Небольшая – понятие относительное: со стороны не было видно, сколько места она занимает, но, судя по безупречному газону перед краснокирпичной громадой главного здания, она была больше, нежели твое предпубертатное сознание могло представить.
Это последние твои экзамены и последний вариант, который у тебя был. С добрым мужчиной – а эта доброта, как оказалось впоследствии, редко обходится без фундамента определенных знаний и осведомленности – вы говорите об «Арсенале» и «Манчестер Юнайтед» на «собеседовании». Затем он ведет тебя к рассыпчатым брусочкам печенья, рядами выложенным на столах в фойе женщиной из Ямайки. У нее во рту золотой зуб. После вы с ней подружитесь. Мама так и не расскажет, что именно о тебе сказали – тайна рекомендательного письма, которое обеспечило тебе бесплатное обучение в этой элитной школе, так и останется тайной. Перед уходом мужчина пожимает твою тонкую детскую руку своей большой и оплетенной венами рукой, притягивая тебя, будто для объятий.