— Олечка Степановна, миленькая! Не хотите ехать, может, прогуляемся пешочком? Здесь недалеко.
Старушка наконец очнулась и, посмотрев на Светлану Арнольдовну, молча кивнула. Тяжело поднявшись на ноги, она пошла по дороге.
— Мама, тебе помочь? — Алешка высунулся из окна машины.
На его возглас обернулись обе женщины. Мать махнула рукой, отказываясь от помощи, а Ольга Степановна внимательно посмотрела в его сторону, наморщив лоб, как будто не узнавала его.
— Пусть идут, — подал голос с заднего сиденья Павел Николаевич. — Оле лучше сейчас в тишине побыть, а твоя мама приглядит за ней.
Алешка видел через лобовое стекло, как женщины сделали несколько шагов к стоявшему у шлагбаума Михалычу. Ольга Степановна, поравнявшись с ним, остановилась, подошла к нему вплотную, будто хотела что-то сказать. Все спокойно наблюдали за ее действиями, никто не ожидал никаких эксцессов. Ольга Степановна секунду постояла около сторожа, отвернулась, чтобы уйти, и вдруг бросилась на него. Вцепившись ему в волосы, царапала его лицо, шипела и рычала. Не удержав равновесия, оба повалились на землю. Михалыч, опешивший от такого натиска, вяло отбивался, все время повторяя: «Да че ты, че ты?»
Все, кроме водителя, бросились разнимать дерущихся. Алешка помог матери и дяде Паше оттащить Ольгу Степановну, потом протянул руку Михалычу. Тот поднялся, вытирая кровь с расцарапанного лица, посмотрел на Ольгу Степановну и тихо, странно трезвым голосом проговорил:
— Это ничего, я понимаю. Это ничего.
Он приосанился, шмыгнул носом и пошел к своей сторожке. Но остановился, услышав, как Ольга Степановна, сделав несколько шагов, обернулась и, посмотрев на Алексея, прошипела:
— Это ты, это вы! Вы оба. Душегубы. Я убью вас, обоих убью!
— Оля, не надо, — проговорил дядя Паша. — Пойдем домой, пойдем.
Ольга Степановна дала себя увести мужу. Они пошли по лесной дорожке, муж обнимал жену за плечи, и видно было, как две седые головы склонились друг к другу.
Алешка, глядя на них, вспомнил песню, которую часто слышал, но никогда не вслушивался в смысл ее слов:
Наверное, поэт писал о таких вот, любивших друг друга всю жизнь, но так и оставшихся одинокими.
Михалыч безвольно махнул рукой и поплелся в свое убежище. Светлана Арнольдовна разговаривала с водителем около двери сторожки.
Алешка продолжал стоять один на том месте, где произошла стычка. Ему не нравился такой поворот событий. Мало того, что он страху натерпелся, так еще опять попал в обвиняемые. Главное, непонятно, почему Ольга Степановна обвиняет его и Михалыча? И в чем? Что именно она имеет в виду? Или они оба просто попали под ее болезненный взгляд? Тогда минут через пять она начнет обвинять в смерти ее любимого Илюшеньки и еще кого-нибудь. Любой прохожий, встретившийся ей по дороге домой, станет душегубом. Любой сосед! А если ей вздумается направить свой гнев на маму или отца? Ей наверняка кажется, что весь белый свет на нее ополчился. А мама говорит, что она не опасна. Ну, уж нет, лучше держаться от нее подальше.
Мама тем временем, закончив разговор с водителем, забрала из машины оставшиеся там сумки и зонтики и подошла к Алеше. Машина развернулась и поехала обратно в город, так и не воспользовавшись гостеприимно распахнутым въездом.
— Надо было его сразу отпустить, не пришлось бы тогда и Михалыча будить. Может, и драки бы не случилось, — проворчал Алешка, глядя вслед уезжающему автомобилю.
— Знать бы, где упасть, соломки бы подстелил, — изрекла мама, вручая Алешке часть вещей. — Помоги-ка мне лучше. И не ворчи, молодой еще.
— Как скажешь, родная, — согласился сын. Он взял из рук матери все вещи, забранные из машины. Светлана Арнольдовна оставила себе только свою сумку, зонт и черный платок, который только что сняла с головы.
Они пошли по той же дорожке, по которой несколько минут назад удалились старики Орловы. Здесь, загородом, воздух был свежий, пахло хвоей. После всего происшедшего прогулка подействовала ободряюще.
— Алеша, — прервала его молчание мать. — Я завтра уеду в Москву, хочу встретиться с профессором Зайцевым.
— Из-за Ольги Степановны?