Алешка сидел у окна; теплое ласковое солнышко пригревало и расслабляло… Автобус медленно катился по загородному шоссе, тормозя у каждого населенного пункта, а иногда и прямо на дороге, подсаживая и ссаживая пассажиров. Люди входили и выходили, занимали свободные места, некоторые молчали, некоторые оживленно разговаривали друг с другом… Автобус остановился, открылась дверь, по ступенькам поднялась и пошла к свободному месту Ксения Татурина, она была в одной босоножке, поэтому не шла по проходу автобуса, а смешно прискакивала на одной ноге. В белом подвенечном платье, только очень коротеньком. Она очаровательно улыбалась всем пассажирам, здоровалась с ними. Она шла, а вернее, скакала к Алешкиному месту. Села на свободное место лицом к нему, продолжая улыбаться. Следом за ней в автобусном проходе появился Илья Сергеевич, тяжело ступая, в расстегнутом пиджаке, руки спрятаны в карманы брюк; он жмурился, будто у него болела голова с похмелья. И тоже, ничего не говоря, прошел и сел на свободное сиденье, наклонил голову, опершись обеими руками о колени. Еще остановка… В автобус вошла Ольга Степановна, подошла к Илье и села рядом с ним. Ухватилась за его руку, прижалась к ней всем телом и улыбалась, как Ксения. Алешка отметил про себя, что никогда раньше не видел, как она улыбается. Она всегда была строга и даже сурова. Еще остановка… По проходу между сиденьями, прихрамывая, шел Павел Николаевич. Он остановился около жены, положив руку ей на плечо, ласково смотрел на нее, а потом повернулся к Алешке и сказал:
— Выходи.
Это было так неожиданно, что Алешка встрепенулся и вскочил с места. Автобус как раз стоял на его остановке — видения исчезли. Алешка усмехнулся, надо же, задремал, эко его разморило! Он протер глаза, потянулся и вышел из автобуса.
Милое, ласковое солнышко, синее небо, белые безмятежные облака — все действовало на него успокаивающе, однако все еще было как-то не по себе. Приснится же такое…
Знакомая асфальтированная дорожка в лесу. Знакомые сосны, заслонившие своими ветками солнце и пропускавшие его лучи, как сквозь мелкое сито. Вдали показалась знакомая сторожка Михалыча. Шлагбаум отодвинут в сторону, значит, сторож не спит. Или его нет на месте. Господи, до чего же все-таки прекрасно это место! Как хорошо здесь жить… Жить вообще на земле, жить…
Алеша дошел до сторожки и хотел уже было пройти мимо, но увидавший его Михалыч вышел навстречу.
— Ой, Алеха, куда это вы все запропастились?
— Здравствуйте, Иван Михайлович, — поздоровался Алешка, протягивая охраннику руку.
— Привет, привет, — торопливо проговорил тот, шлепнув Алешку по раскрытой ладони.
Алешка заметил, что сторож вопреки обыкновению, сегодня трезв или почти трезв.
— Я уж думал, что вы всем семейством в Москву слиняли, обидеться хотел, «на посошок» не поднесли, — продолжал бормотать Михалыч.
— Мать в Москве, а я у друзей в городе ночевал, — ответил Алешка, пытаясь заглянуть в бегающие глазки Михалыча.
— Леха, я это… нет ли у тебя? Похмелиться бы мне.
Наконец до Алешки дошло, чего жаждет «душа окаянная».
— Пошли, — сказал он — налью. С собой не ношу, но дома есть.
— Спаситель, бога за тебя молить буду, — проговорил Михалыч и кинулся запирать свои апартаменты.
До дачи Корниловых они дошли очень быстро, почти не разговаривая. Войдя во двор, Алешка обратил внимание на то, что здесь нынче необычно тихо. Не слышно привычных звуков, все словно замерло, даже вороны, и те каркали где-то вдали.
— А стариков-то тоже, что ль, в столицу свезли? — нарушил тишину Михалыч.
— Нет, они здесь оставались, — недоумевая, ответил Алешка.
Они еще постояли посередине двора, прислушиваясь, потом Алешка сказал:
— Михалыч, пойдем к ним сходим.
— He-а, Леха. Душа горит, похмелья просит. Давай сначала вмажем, а потом куда угодно.
— Сейчас, Михалыч, хоть одним глазком глянем, да и ключей у меня от дома нет, все равно надо к Ольге идти.
— Ох, елки, грехи наша тяжкия. Ну, пошли, коли так, — вздохнул Михалыч.
Вход к Орловым был со стороны хозяйственного двора. Сама квартира располагалась на цокольном этаже здания. Из прихожей стариков в покои хозяев вела внутренняя лестница. Она закрывалась с обеих сторон, но у Ольги Степановны всегда были ключи от всех дверей.
Алешка вообще не любил ключей, старался никогда не брать их с собой. Ему было приятней, вернувшись домой, позвонить в дверь: дома ему открывала домработница, а здесь — Ольга Степановна. И теперь у него тоже не оказалось их. Мама забрала с собой ключи и от входных дверей дома, и от ворот. Странно, почему Павел Николаевич не запер ворота. Тревога все больше и больше охватывала Алешку.